– Она будет держать тебя так же, – добавила я, – опасности нет.

И почувствовала, как стихает ветер, как опадает вдоль берега песок.

Герхер-Вард успокаивался.

Не знаю, сколько мы стояли с ним молча, рука в руке, может, пару минут. Чужие пальцы я выпустила только тогда, когда зрачки Варда погасли, стали человеческими.

– Все в порядке, – ответила на его немое спасибо.

– Мне лучше домой, – в какой-то момент изрек он, и я удивилась хриплости его голоса.

– Да.

Он больше не добавил ни слова, направился прочь от берега по единственной тропке, вскоре полностью скрылся из вида.

Когда я добралась до развилки, то увидела, что голубой сети больше нет. С облегчением заметила, как мимо меня, не испытывая ни тени сомнения, проехал по закрытой раньше дороге велосипедист.

(UNSECRET, Hannah Parrott feat. Ruelle – The Rising)

Инга.

Я сидела на кровати и не могла понять – все закончилось или нет? Комната больше не плыла, тело ощущалось целым, голова тоже. Не вело разум, не вздрагивали стены, не ломило кости, мышцы и нервы. Это передышка? А после вспомнила, как во время последнего пробуждения я изо всех сил пожелала успешного и быстрого завершения процесса. Мне надоела боль, как надоел скучный фильм уставшему после работы человеку – все, хватит, «насмотрелся, поднялся, вышел». Таковым был посыл.

Теперь все молчало: и пружины под матрасом, и гудение внутри меня. Вселенная встала, как вкопанная, сложился обратно мир; бегали, как заведенные, внутри меня электрические импульсы – конечности снова слушались.

Значит, все.

И я поднялась. Первым делом дошла до стола, проверила графин и стакан – оба пусты. Воды нет. Окна не настоящие, за плотными портьерами тускло светящиеся экраны – бутафория. Почему нет света?

С этой мыслью пришла еще одна – я вижу в темноте. Гораздо лучше, чем раньше.

И все-таки, где дверь наружу?

*****

Дрейк.

Он открыл глаза, потому что изменились графики – все как один сделались зелеными, прямыми. Пять утра. В соседнем кресле очнулся от дремоты Джон, посмотрел туда же, на правый экран. Спросил:

– Что она делает?

– Кажется, ищет выключатель.

– Уже?

– Да, уже.

Инга не просто очнулась, она трансформировалась. За неполные двадцать четыре часа, и Сиблинг думал о том же, о чем размышлял сам Дрейк.

– Либо земные женщины мутируют под нас, либо нам попался уникальный экземпляр. Все точки на месте, все поля в норме… Шустрая.

– Я звоню Риду, чтобы встречал, – изрек Начальник. – А ты выведи ее в гостевой отсек, проведи последние измерения. Убедись, что все в норме.

Короткий кивок; Джон покинул кабинет.

Дрейк достал из кармана сотовый, набрал номер. Не отрывая взгляда от экрана, дождался, когда ему ответят.

– Забирай свою девушку. Да, все. И Рид, послушай меня внимательно…

Инга на экране сделала испуганный шаг назад, когда дверь ее камеры открылась.

–…терпи со сближением, производи его постепенно. Физические сенсоры Инги тебя выдержат, а вот психологические взвизгнут. Осмысли это, пока едешь. И обязательно дай ей нормально выспаться. Проспит она долго – сутки или двое – это реакция на стресс. Не буди!

*****

(Kai Engel – Curtains Are Always Drawn)

Инга.

Все, что ставилось на карту, ставилось ради этого момента.

Раннее утро; моросил дождь. Низкие облака, рассвет едва задался; я стояла у Реактора и не могла надышаться напоенным влагой воздухом. Мне различались тысячи ароматов, их оттенков, кожа ощущала прохладу воды, как нектар. Я была той же самой и новой, я была иной. Отсутствие боли ощущалось праздником, и волшебным виделось утром. Все закончилось быстро, но сквозь свой век ада я прошла. И мне его хватило.

А теперь напротив меня стоял тот, ради кого…

Рид. Он, кажется, чуть-чуть постарел за сутки – добавились в уголках глаз усталые морщинки. Они пройдут через пару дней, я знала. Все тот же серьезный взгляд, все то же обещание в глазах – да, он прошел бы за мной через смерть. Мы, наконец, стали вместе, пусть еще не телами, но на глубинном уровне.

Я подошла к нему. Многократно разбитая, склеенная – мои шрамы излечатся быстро. Я не ошиблась ни в одной минуте своих решений, ни в одном шаге. Смотрела на человека напротив и понимала, что ради нас «двоих» я прошла бы куда больше. Рядом с ним во мне зажигался свет, зажигалась нежность и таял лед старых обид на жизнь.

– Все у меня получилось, – произнесла негромко, – видишь, живая!

Он не знал, то ли надавать мне по заднице за все то, через что я заставила нас обоих пройти, то ли прижать к себе тесно.

– Обними… – попросила тихо.

– Нельзя, – короткое слово-ответ.

«Сейчас нельзя».

Я лишь хмыкнула.

– И ради чего я, спрашивается, страдала?

«Терпи».

– Пойдем в машину.

– Пойдем.

И только теперь стало ясно, насколько сильно я, оказывается, устала.

Ехать рядом с ним, когда все позади, хорошо. Тело крошится, желает обрушиться на кровать, потому что оно устало болеть и изменяться, а голова пустая, легкая. Настроение, как ветер – то порывы, то затишье.

Мы впервые ехали домой.

– Слушай, а ведь к тебе даже не закажешь пиццу, – вела монолог я, – и курьеру не дашь адрес, он его попросту не найдет. Вы что, никогда не заказываете пиццу? У вас нет никакой доставки?

Рид молчал. Он был близкий, теплый. И часто смотрел на меня внимательно, чуть тяжело, убеждался, что я нормальная, живая.

– А когда ты научишь меня пересекать эту грань миров?

В ответ тишина. Я знала, что мне нужно выспаться, он знал тоже.

«Позже». Ответ я уловила кожей и с удивлением отметила, что это стало нормальным явлением. Просто чувствовать его ответы. «Тебе надо отдохнуть».

Я отдохну. Теперь однозначно высплюсь за все бессонные ночи, случавшиеся в моей жизни.

«Ты будешь рядом?»

«Я буду рядом».

Мир незаметно сменился вновь – исчез пустынный в ранний час проспект, из ниоткуда возник сосновый лес, укутавшиеся в него, спящие поодаль друг от друга, виллы. Иной Нордейл, смещенная частота, мир Комиссионеров.

– Скажи, а я теперь умею щелкать пальцами и делать файерболы?

На меня снова взглянули коротко.