Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андж сидел у стены скрестив ноги и руки и не скрывая грусти на своем лице.
— Просыпайтесь, дети, уже утро, — старый монах говорил тихо, в голосе его не звучало привычной силы, — вылезайте из-под одеял и сядьте передо мной.
Фари подчинился. С трудом, стонами и ворчанием он смог опуститься перед монахом на твердый пол. Но Дади даже не пошевелилась.
— Как же до этого дошло? — спросил Андж. Он посмотрел в окно, Фаридин посмотрел на девушку и ответил.
— Она…
— Виновата во всем? — закончил за юношу старый монах.
— Да. Она — ходячее бедствие.
— И в чем это проявляется? — мягко спросил монах. — В желании поделиться своей защитой с другим? Защитой, которую я создал, и я же не завершил? Которую пришлось создавать, только потому, что я принес беспомощного ребенка сюда?
С каждым вопросом юноша все больше погружался в замешательство, совершенно не понимая, к чему эти вопросы подводили.
— Дитя, за каждый её поступок, продиктованный моей опекой или направленным моими уроками, я столь же в ответе, сколько и она, с чем уже согласны и смотрители. И мы здесь не одни, Фаридин. Многие решения многих людей сложились друг с другом, дав такой результат. Решения, на которые мы не хотели и не пытались влиять. Но мы все зачастую связаны теснее, чем готовы признать. Даже настоятель Оргун на своем смертном одре успел внести свой весомый вклад в спасение воспитанников. Чем обрек монастырь на гибель.
Юноша посмотрел на монаха не понимающе.
— Первым, с кем Оргун разорвал связь, был ты, дитя. Он бросил все силы на то, чтобы первым делом спасти внука. Достойный поступок достойного человека, последним выбором в жизни которого стала любовь. Но теми мгновениями, которыми он заплатил твое здоровье, он мог выкупить здоровье монастырского Сердца. Да, он не успел разорвать с ним Связь. Не успел на доли секунды.
Фари начал дышать гораздо тяжелее, его нос засвистел особенно громко и мерзко. Но юноша так и не нашелся с ответом.
— Да. Решение, ставшее последней каплей приняла твоя сестра. И как её теперь наказать? Какое наказание сможет причинить ей больше страдания, чем она сама? — монах тяжело вздохнул и наклонился немного вперед. — Мы все виноваты. Ты, она, я. И все будем нести этот груз. Груз, который поймем только мы, и только мы сможем облегчить эту ношу друг для друга. А значит нужно принять решение. Вы поможете друг другу нести это бремя или пойдете по одиночке, сгибаясь под его весом?
Обдумывая услышанное, Фаридин какое-то время молчал. Тем времен Андж поднялся на ноги и подошел к койке Дади. Она все ещё отказывался открывать глаза и Монах поговорил с ней через связь, после чего ушел.
Дади не проронила ни слова, но позволила себе заплакать. Фари пытался думать, не давая скорби подпитывать гнев. А старый монах разрешил себе до рассвета не чувствовать ничего.
Хозяева этой Пустоши I
Естественный механический шум Эвр действовал на нервы всем на борту. Сорваться готов был каждый, путь и каждый по своему. Дади предавалась хандре наравне с остальными, но в своей каюте. Она была погружена в себя, просматривая записи своего поединка с храмовником. Сколько раз она обращала внимание на какое-либо свое действие, столько ошибок и недочетов она находила. Сколько решений в пылу боя она смогла вспомнить, столько их было неверными. И любая причина винить себя в провале всей операции казалась предельно весомой.
— Сида, — обратился к Малой через Связь, — я вынужден попросить вас кое о чем. Если у вас остался какой-либо доступ к барже, не могли бы вы его передать нам?
Воображение Дади наводнили мрачными образами Акабы-Пять из будущего, которое теперь казалось неминуемым. Она представила, как идет по улице города-призрака не ощущая вокруг вообще ничего. И теперь она хотела только одного — свернуть с этой улицы. С этой картиной на уме, передала Малому то, о чем просил.
*******
Экипажи двух кораблей молча разошлись с места встречи. Эвр вместе с ополченцами повернула обратно в Акабу-Пять, корабль Рама с остатками его команды отправился вслед за своим капитаном.
Большую часть обратной дороги Дади и Дин провели взаперти, одна в своей каюте, а другой на мостике, избегая разговоров о случившимся. Первым из своего панциря выбрался механик, чьи обязанности кока вынудили его оторваться от пилотирования и заняться готовкой — пустые животы перекликались своим урчанием даже через дверь. Девушка тоже покинула каюту, ведомая зовом голода. Какое-то время они старались не обращать друг на друга внимание.
— Я…
Заговорила было Дади, но остановилась. Дин посмотрел на спутницу, и вид у нее был отсутствующий.
— Я выросла в монастыре, — сказала она и сглотнула, — я попала туда…
— … по веской причине, о которой можешь не говорить, — ответил Дин, не отрываясь от готовки.
— Но уговор?
— Да, твоя история за мое участие. После дела. Меня устроит любое “после”, поэтому если не хочешь…
— Не хочу.
— Полагаю, мы оба не в настроении, — сказал Дин, поднося к столу еду и питье, — и оба голодные.
Юноша начал есть свой суп без видимого желания. Но аппетит стремительно возвращался, и вскоре он разогнался до привычных скоростей. Тем временем Дади смотрела в тарелку.
— Ешь, пока не остыло, иначе супчик станет…
— Противен вдвойне, — ответила Дади. — Я знаю. Ты же и так готовишь не очень.
Глаза Дина округлились, а половинка не втянутой лапшинки беспомощно повисла изо рта.
— Что? Ты же сам так сказал.
Парнишка начал усердно пережевывать еду, чтобы дать внятный ответ, но в процессе до него дошло.
— Стоп, ты пыталась меня подколоть?
— Да. Видимо неудачно.
— Полагаю, в монастыре такому не учили.
— Нет, — с тоской ответила Дади, — не учили.
*******
Эвр вернулась в город на закате, и в порту ей предстояло провести остаток ночи и часть утра, пока Сердце отдыхало. Ополченцы без лишних слов отправились восвояси. Дин ушел на поиски хоть кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить о мелком ремонте, запчастях, расходниках для катера и прочих важных мелочах. Дади осталась наедине с учителем в пустом порту и принялась рассказывать о