было времени – в глаза бросилась лишь высохшая краска да затейливые узоры по резному дереву. Сейчас же, образы вывели в её памяти одного из восьми деревянных идолов: третьим справа был…этот парень.

Вырезанное из дерева лицо до отчаяния напоминало лицо Ерёмы. А значит и САМОГО лётчика. Да что там, напоминало – это оно и было!

Игоря. Лейтенанта ВВС Мурманской авиации 1943 года, оказавшегося вместе с Сашей на Курской дуге, а затем первым лётчиком, которого они обнаружили на Байкале. Мёртвым.

Позже, этот же лётчик оказался вместе с Василием Михайловичем на Калужской дороге 1812-го года в штабе маршала Нея, и опять они видели его вторым лётчиком на Байкале. Мёртвым.

Сейчас перед Людой кружился в обнимку с Устиньей этот же самый Игорь – зрительная память никогда Люду не подводила: она прекрасно помнила лицо с фотографии, да ещё и наглядный труп вживую, который забыть попросту невозможно. И здесь, эти деревянные истуканы, вкопанные по пояс в землю, один из восьми которых – ОН.

Третий.

Что это? Игра воображения? Галлюцинации? Или так должно быть?

Саша и дядя Вася рассказывали о своих встречах с лётчиком – там, в их собственных перемещениях.

Люда лихорадочно попыталась вспомнить…

Да. И происходили они в обоих случаях в самом конце их, так называемых приключений в чужеродной среде, перед самым появлением червоточины и перемещением назад. Она ещё, помнится, тогда пыталась убедить дядю Васю, что встретил он не самого Игоря, а его далёкого пращура, что-то вроде прапрадеда в двадцатом колене. Разумеется, с поправкой на время.

Сейчас же, убеждённость её пропала. Улетучилась, словно дымка отгоревшего костра.

Перед ней был, несомненно, Игорь. Тут и бабке не ходи, как выразился бы в шутку Саша.

Игорь, в образе бравого Ерёмы.

Оторопевшая девушка не знала, куда себя деть. Страха или испуга не было – она видала загадки и похлеще.

Молодые уже перестали обниматься, и о чём-то теперь шушукались. Устинья показала взглядом на Люду, и молодой парень посмотрел на неё с любопытством.

Никакого намёка на узнавание или удивление. Похоже, он просто не знал её. Не видел. Не встречал. Это было понятно сразу. Ерёма никогда не был на Курской дуге, не посещал курьерским визитом штаб маршала Нея, и сроду не бывал на Байкале (пусть, даже мёртвым – усмехнулась про себя Люда). Это был обычный сын зажиточных крестьян 13-го века, любящий Устинью и собирающийся в поход сопровождать княжичей, сыновей Ярослава Всеволодовича.

Люда, краснея, выступила из-под нависавших ветвей бука, и как можно вежливее поклонилась молодцу. Тот с удивлением рассматривал её комбинезон и армейские ботинки на шнурках. Такого одеяния он не мог себе представить даже в самых смелых фантазиях – да ещё и на девушке. Его будущий калантырь, который он своим усердием заработает у князя, не шёл ни в какое сравнение, и по всем меркам и параметрам уступал в качестве столь дивной одежде незнакомки. Парень от удивления даже прищёлкнул языком, а увидев на пальце обручальное кольцо, поклонился ей в ответ с нескрываемым восхищением. Девушка ему определённо понравилась.

Устинья подтолкнула его и, улыбаясь, он подошёл вплотную к немой незнакомке:

- Приветствую тебя, гостья неведомая. Устя кажет, слова ты вымолвить не можешь… Што ж, у нашего князя-батюшки резной мастер по дереву аки бывает токмо по праздникам, значит. Тырей ёго кличут. Так он, поди тожо бессловесный горемыка, хочь и добрый в разуме человече. Уж не твой ли батюшка, краса дивная?

Люда отрицательно помотала головой, а у самой похолодело в груди. А ну, как – сведут ненароком, а тот Тыря язык жестов знает… Однако обошлось.

- И то верно, - согласился Ерёма. Схожести в вас нету. А уста пустые без звучания – так не по родству же токмо сия хворь передаётся, верно я разумею?

Люда кивнула и печально улыбнулась. В это время к ним подошла старая женщина – хозяйка.

- Тыря деревянных истуканов у ручья вырезал, когда ещё хозяин мя животом жил. Отца-то Ерёмы и резал средь них. Видала, краса, доколе обмываться к ручью ходила?

«Так вот оно что!» - Люда кивнула. Всё стало на свои места. Отец Ерёмы – не он сам. Просто похож, и всё. Один вопрос отпал (вздох облегчения). Однако другие вопросы-то остались…

По-прежнему оставались сомнения насчёт удивительной схожести Ерёмы с Игорем: как будто лётчик, вот сейчас, вот сию минуту взял и сошёл с фотографии к ним в лес, под навес, к дубовому столу. Данный феномен Люда не могла познать ни одной частицей своего разума, хотя и принимала во внимание слова дяди Васи:

«Этот парень, сдаётся мне, путешествует, где хочет и когда хочет. Не он сам, конечно, а его, так называемое alter ego. Оболочка, что ли…Такое ощущение, что временные промежутки в несколько десятков и сотен лет ему не помеха. Не ему, опять же, разумеется, а червоточине, которая его забрасывает по «своему усмотрению» куда ей заблагорассудится…»

Прав был профессор! Ведь именно сейчас счёт шёл уже не на десятилетия, а сразу на несколько веков! И этот «парень» жив - здоров, чего и вам желает, как сказал бы Сашок. Снова шахматная игра Хозяина Байкала? Очередной его ход?

И почему вдруг у неё в голове всплыла надпись под тем истуканом, что вырезал Тыря? Ниже вырезанных скрещённых рук на груди, у самой травы, Люда тогда у ручья вскользь заметила вырезанное в деревянном истукане слово, явно не имеющее ничего общего со славянским языком или древнерусской лексикой. В тот момент она не придала ему значения, поскольку более заинтересовалась харатьей на столе. Сейчас же, когда мысли в её мозгу кидались из стороны в сторону, она вдруг отчётливо осознала, насколько эта надпись не вписывалась в окружающий её антураж. Она была там попросту неуместна, словно попала в это место совсем из другого мира, из иного пространства, из чужой реальности.

Ножом или каким-либо другим неизвестным инструментом было вырезано:

«ZORTZI»…

На языке эускади это означает ВОСЕМЬ. На этрусском – БЕСКОНЕЧНОСТЬ.

Так говорил когда-то у костра Василий Михайлович.

Люда это вспомнила. Но…

Откуда язык эускади – отвлетвление линии древнеэтрусского – здесь, в дремучем лесу 13-го века? Откуда слово «zortzi» в славянском языке Древней Руси?

…Ответить сама себе девушка не успела. Да она, собственно говоря, и не знала ответа. Пространство вокруг неё внезапно завибрировало, задрожало, словно треснувшее стекло во время грозы, сгустилось подобно вязкому