туману, и, превратившись в консистенцию кисельной массы, всосало её в себя, как губка воду. Кольцо за кольцом, из недр земли пошли раскручиваться концентрические окружности, унося вверх к загоревшимся на небе звёздам всё то, что находилось в радиусе их деятельности. Воздух в мгновение ока пропитался озоном, и уже теряя сознание, Люда сквозь пелену червоточины смогла увидеть вскользь перекошенные от ужаса и страха лица старухи, Устиньи и Ерёмы (а может Игоря) – было уже всё равно. Сознание успело выдать информацию, что вихрь, кружащий её сейчас в круговороте – есть ничто иное, как портал времени, раскрывший ей свои»объятия» и поглощающий её плоть внутрь себя. Сейчас она разложится на электроны, распадётся на кварки и бозоны, достигнет предела микромира – постоянной Планка, и, превратившись в мезонное облако, понесётся сгустком первичной протоплазмы сквозь миры, сквозь время, сквозь Вселенную. Потом, позже, она не будет ничего помнить – как Саша в своё время, как Василий Михайлович – она будет в неведении, пока какой-либо импульс не разблокирует сознание её памяти. Но это будет позже. Это произойдёт, когда она вернётся в свой, родной для неё мир.

Пока же, последнее, что она успела сделать, перед тем как кануть в небытие, это махнуть на прощание рукой трём испуганным, крестящимся фигурам по ту сторону временной воронки смерча.

«ПРОЩАЙТЕ»!

…И полетела, разложившись на нейтроны.

Глава 8: 1979-й год. ЧЕТВЁРТЫЙ ЛЁТЧИК

********

Прошло три дня, как его обнаружили. Сашу нашли в бессознательном состоянии, и только вчера он окончательно пришёл в себя после испытанного им шока. Когда Семён с Губой услышали далёкий выстрел в оставленных ими скалах, то незамедлительно повернули назад, хотя и отошли уже на порядочное расстояние: уговор был таков – если стреляют, значит, что-то произошло. К вечеру они уже поднимались по уступам, где недавно прятались от наводнения, продолжая кричать и вызывать профессора с их молодым товарищем. Всё было напрасно: в ответ раздавались только звуки потревоженных птиц, да шум стекавшего водопада, к которому, по их предположениям ходила умываться Люда. К нему они вскоре и подошли, с удивлением заметив в рельефе скал новые образования разломов, которых раньше они не помнили. Он лежал средь наваленных валунов, прислонившись затылком к острому обрубку скалы, не подавая никаких особых признаков жизни. Семён бросился к обмякшему телу и принялся делать искусственное дыхание, хотя Саша и дышал – просто был без сознания. Вдвоём они подняли его и осторожно переложили на кусок брезента, укрыв оставшимся одеялом. Саша на миг открыл глаза, и Семён срочно влил ему в рот несколько капель спирта. Проглотив целебную (в данном случае) жидкость, Саша, закашлявшись, тихо пролепетал:

- Дядя Вася…гейзер…третий лётчик…там, - он вытянул безвольную руку в направлении водопада; рука бессильно упала, и он вновь погрузился в небытие.

…Весь вечер Семён не отходил от друга, меняя компрессы и вливая в рот по капельке спирта. Саша несколько раз на короткие мгновения приходил в себя и снова погружался в беспамятство: Семён всерьёз начал беспокоиться, как бы у его друга не случилось обширное сотрясение мозга. То, что он ударился затылком о выступ скалы, было ясно с самого начала. Рана кровоточила, однако Семён сумел остановить кровь, сделав ему временную перевязку. При каждом прояснении сознания, Саша неизменно повторял сбивчивые слова:

- Червоточина…третий лётчик…гейзер…дядя Вася – и, всхлипнув, проваливался в очередную темноту ушедшего сознания. В бреду, он плакал: - Людочка…дядя Вася…погиб…упал в трещину…

К концу вечера из обрывков фраз Семён уже примерно представлял ужасную картину случившегося.

А выглядела она, скажем прямо, весьма и весьма, трагически. Люда исчезла, и профессор с Сашей её не нашли. Стреляли в воздух, оповещая их, что остаются здесь ждать возвращения червоточины. Потом был третий лётчик, материализовавшийся в пространстве, и вскоре исчезнувший вместе с воронкой смерча. А потом был взорвавшийся из земли огромный гейзер, поглотивший профессора и швырнувший его тело в пучину огненной лавы. Василий Михайлович погиб в разломе скал, и Саша успел это увидеть, уже теряя сознание после того, как его затылком припечатало о выступ скалы. Вот и всё.

Теперь, после двух ночей, Саша окончательно пришёл в себя. Всё это время – и днём и ночью – Семён, как мог, ухаживал за другом. Губа поддерживал костёр и следил за стоянкой, которую они раскинули недалеко от водопада.

Сегодня утром Саша уже окончательно оклемался от удара головой, и Семён напоил его наваристым бульоном из кролика, попавшего в капкан Губы. Теперь речь Саши была не такой сумбурной, и утром за завтраком он рассказал всё от начала до конца, всё что помнил, подтвердив тем самым уже сложившуюся в голове Семёна общую картину трагедии.

Выплаканные глаза высохли, уступив место реальной страшной действительности.

Василия Михайловича больше нет. Их друг, учитель, начальник, почти что отец – погиб. Ушёл из жизни глупой, бессмысленной смертью, которая могла вообще не случиться. Не сорвался, не утонул, не погиб под обвалом землетрясения…

Гейзер! Откуда он взялся из глубины земли? Какие смещения пластов вызвали его к «жизни» именно в том месте, где находился профессор? Неужели это вновь происки и козни Хозяина Байкала – кем бы он ни был?..

И по-прежнему нет Люды.

Саша смахнул слезу.

- Теперь ты у нас старший, Сёма. Дядя Вася не вернётся.

Семён вздохнул, бросив в костёр сук дерева. Губа сидел тут же, латая дыру в спальном мешке. Разговаривали тихо, вполголоса, стараясь сдерживать накопившиеся за всё это время эмоции.

- Да…- согласился Семён и снова вздохнул. – Теперь снова я, чёрт бы его взял, этого Хозяина озера.

Ему не давала покоя одна мысль, терзающая его разум:

- Ты говоришь, дядя Вася окрестил того парня «третьим лётчиком»?

- Да, - ответил Саша. Голова ещё болела, и он потрогал повязку. – Третий лётчик и был. Тот Игорь, которого я видел на Курской дуге.

- И лежал в той же самой позе, что и два предыдущих?

- Точь в точь. Ни малейшей разницы. Она у тебя зарисована в блокноте и сфотографирована на фотоаппарат Николая. Та самая поза, понимаешь? Она мне уже во сне снится – до такой степени я её запомнил в малейших чертах.

Семён вновь подкинул ветку. Треск и дым распугал ближайших птиц. Погода стояла тихая и безветренная, будто ничего и не произошло два дня назад: ни гейзера, ни кипящей лавы, ни разверзнувшегося под ногами разлома.

- А потом он закружился и исчез в смерче воронки?