– Если бы меня видели родители, – рассмеялась Наташка, – сидим, как какие-нибудь бомжихи.

– Рада была бы разделить твое веселье, – вздохнула я, – но советую не забывать, зачем мы здесь.

Мы ждали Ксению. Она поднялась в квартиру минут пятнадцать назад – мы видели, как в окнах ее кухни зажегся свет. А дальше – ничего. Хоть бы просигналила как-нибудь, хоть бы отправила эсэмэску или выглянула в окно…

– Ругаются, наверное, – пожала плечами Наташка, – ох, и попадет же ей.

– Сама хороша. К таким мужчинам, как этот ее Даррен, нельзя не прийти ночевать. Я его ни разу не видела, но, судя по Ксюхиным рассказам, тот еще тип.

– Ага, – Наташка заправски вытерла нос рукавом дорогущей курки от Вивьен Вествуд, – слушай, я здесь пневмонию подхвачу. Она что, с ума сошла, так нас морозить?

– Подожди, появится.

Не успела я это сказать, как из подъезда выплыла Ксения, – вид у нее был растерянный, плечи поникла. Ветровку она оставила дома. На ней была тонкая футболка с вишенкой на груди.

Цыплячьи бледные плечики на сильном ветру – это жалкое зрелище заставило мое тело покрыться неприятной коркой ледяных мурашек. А Ксения, казалось, холода не замечала.

– Что случилось? – хором поинтересовались мы.

Она села рядом с нами – правильнее сказать, рухнула, как будто бы у нее внезапно подкосились ноги. Молча отобрала у Наташки бутылку и сделала огромный глоток. И только потом сказала:

– Его нет.

– Как? Нет дома? – удивилась я. – Что же ты там делала все это время? Ксюш, ты здорова? Тебе не холодно?

– Мне все равно, – невпопад ответила она, – девчонки, вы не поняли. Его совсем нет. Ни Даррена, ни его вещей.

– Да ты что? – округлила глаза Наталья. – И куда же он…

Я уничтожающе на нее посмотрела – как будто бы она сама не знает, куда в таких обстоятельствах ретируются мужики. Я погладила Ксению по плечу – она даже не повернула головы в мою сторону. Так и сидела, безвольно свесив длинные руки между коленей и ковыряя носком туфли влажный песок.

– Там была записка, – тихо сказала она, – на кухонном столе. Он переехал. Снял другую квартиру и даже адреса не оставил. Предупредил, чтобы я ему не звонила…

– А как же твой контракт? – заморгала Наталья.

Эх, почему в нашей стране не существует штрафов за хроническую бестактность?

– Видимо, никак. Я, конечно, позвонила все-таки… А он даже трубку не взял, сбросил вызов.

– Что же ты собираешься делать? – после затянувшейся паузы рискнула спросить я.

Ксения помотала растрепанной головой:

– Не знаю. Он написал, что квартира оплачена на три месяца вперед и что это прощальный для меня подарок.

– Вот урод! – воскликнула Наташка. – Нет, все-таки америкосы – странные люди. Был у меня один любовник, fucking californian guy, и он…

– Может, не надо сейчас об этом? – перебила я. – Ксюш, хочешь, мы у тебя ночевать останемся?

– В этом нет необходимости. А может быть, он позвонит? Может быть, еще вернется? Я попробую разузнать, где он…

– Может быть, взять тайм-аут? Выждать хотя бы немного, чтобы он остыл?

– Не знаю, – вздохнула Ксюша, – но что-то мне подсказывает, что мы с ним больше никогда не увидимся…

* * *

– Тебе просто не повезло, – говорили Ксении все, к кому она пыталась обратиться: директор агентства, кастинг-менеджер, знакомые стилисты, журналисты, светские приятели, коллеги-модельки. Просто не повезло – вот как бывает. Она не сделала ничего криминального, у каждой третьей подиумной дивы вставлен силикон или перекроен нос – и ничего страшного. Ей просто не повезло – израненная приманка циничных журналистов, она не сходила с первых полос бульварных газет. И почему все вдруг одновременно заинтересовались темой пластической хирургии? И почему выбрали жертвой именно ее – ведь одна сделала всего одну операцию, а вокруг так много франкенштейнов. Не повезло.

До Даррена Ксюша все-таки дозвонилась – пришлось воспользоваться чужой sim-карточкой.

Едва услышав ее голос, он заявил, что общаться с ней не желает. Но, видимо, был в ее тоне истерический надрыв, который его смягчил.

– Ксения, я же тебя предупреждал. А ты все сделала наоборот, как будто бы нарочно.

– Но я не виновата! Откуда я знала, что та тетка в клинике была журналисткой?! Даррен, ты бы ее видел, она была такая несчастная, изуродованная… Мы просто хотели ее поддержать, вот и рассказывали ей о себе. А она так подло этим воспользовалась.

– Ксения, но мы договаривались, что ты никому о себе рассказывать не будешь. В том числе несчастным изуродованным женщинам. Боюсь, что сейчас я уже ничем не смогу тебе помочь.

– Но почему ты даже меня не выслушал? – вслух удивлялась она. – Неужели я совсем ничего для тебя не значу? Просто фигурант этого долбаного контракта?

– Об этом лучше вообще не будем, – мягко возразил он, – мне едва не выставили неустойку. Мой адвокат еле с этим разобрался. Ты хотя бы понимаешь, скольких людей подвела? Все на тебя рассчитывали.

– Понимаю, – промямлила она.

– И давай договоримся, что ты больше не будешь мне звонить. Ксения, мне очень жаль, но это бесполезно.

– Хорошо, – выдавила она.

В жизни Ксении Пароходовой начиналась черная полоса.

В роскошно обставленном кабинете генерального директора модельного агентства она чувствовала себя названной ведьмой перед непроницаемым лицом инквизиторского суда. Прорваться в святая-святых было ох как непросто. Директор, он же фактический владелец, редко снисходил до общения с рядовыми служительницами подиумного культа – в основном если те утоляли голод его ночного одиночества.

Ксении пришлось сначала поругаться с секретаршей (которая недолюбливала работающих моделей, потому что когда-то ее собственная карьера не сложилась), а потом подарить ей флакон Rush от Gucci, и только тогда ее записали на прием.

Она и сама не знала наверняка, чего ждала от этой встречи.

Когда-то, почти семь лет назад, она уже стояла перед этим столом из красного дерева, на этом антикварном персидском ковре – стояла и смотрела испуганно на этого мужчину в безупречно сидящем бежевом костюме. Семь лет – совсем немного, но Ксюше казалось, что целая жизнь прошла. Она стала другим человеком, прошла жесткую школу московской дрессировки, когда ты то питаешься гречкой, дотягивая до очередной подачки работодателей, то принимаешь в подарок килограмм черной икры от олигарха, который положил на тебя глаз и рассчитывает на взаимность.

Семь лет назад она была всего лишь провинциальной выскочкой в клеенчатых туфлях (проплешины находчиво закрашивались черным фломастером), которая сама не знала, чего именно хочет от этого города, но в глубине души понимала, что хочет многого. Обычно просмотром новых моделей занимались менеджеры, но на Ксюшу, робко переминающуюся в приемной, обратил внимание сам директор, и это был хороший знак. Он задал ей ряд стандартных вопросов, щелкнул поляроидом, задумчиво смотрел, как в квадратике фотографии медленно проявляется ее смущенное лицо. Потом вдруг попросил снять юбку и в одних колготах пройтись по комнате. Ксении было страшно, но каким-то внутренним чутьем она поняла: это тест на профпригодность. Тело для модели – рабочий инструмент. Будешь стесняться своего тела – далеко не пойдешь. Через голову она сняла юбку и аккуратно повесила ее на спинку стула – почему-то это его умилило. Потом встала на цыпочки и покружилась, прекрасно зная, что совершенство ее ног никогда не оставляет равнодушными мужчин.