упитанным представителем высшей османской знати. Но, зажмурив глаза, картины начали кружиться, тускнеть, сменять друг друга, и вместо турок, осаждённого на войне города он почему-то видел примятый снег, знакомую улицу Лихоозёрска, испачканные кровью русские тулупы, сбитые с голов шапки.

Убрав револьвер за спину, Залман упал на колени и долго смотрел на свои трясущиеся руки. Они терпко пахли порохом, и будили его, словно аптекарь нюхал нашатырь.

— В трудные для отечества нашего времена так нелегко решиться на смелость, принять в одиночку бой, и дать отпор превосходящему в силе противнику! Браво, господин Залман, вы доказали, что вы не только прекрасный бригадный хирург, но и славный воин его императорского величества!

Ладони аптекаря судорожно сжались в кулаки. Он вновь посмотрел на Каргапольского — да, теперь в его глазах это опять был какой-то жирный эфенди — представитель турецкой знати. Так ему и надо! Но кто говорил?

Медленно повернув голову, он увидел, что рядом с разбросанными телами мёртвых янычар стоит, а вернее, чуть парит над окроплённым кровью снегом призрак из прошлого: обер-офицер Корф. Тот говорил и говорил, но лицо с полностью вырезанной нижней челюстью и сбитым набок носом не шевелилось, а глаза были мутны, как у трупа птицы.

— Однако вы дрожите! Так недолго и замёрзнуть, а мороз крепчает. Наша ночь только начинается! Что же, облачитесь в одеяния поверженного врага! Уверяю, это не мародёрство, а ваш долг! Нам предстоит долгий путь!

Залман приподнял обмякшую грузную тушу Каргапольского, и легко сдёрнул запачканную окровавленную шубу. Некогда роскошный мех свалялся, словно шкура затравленного в берлоге медведя.

— Турецкие шубы прекрасны, басурмане знают в них толк, хотя на их родине и нет таких холодов, как у нас, — продолжать спокойно говорить Корф. — Какой, однако, великолепный мех! Вы разве не находите мои слова справедливыми, господин Залман?

Тот кивнул и шатко поднялся на ноги. Шуба словно надавила ему на плечи и показалась тяжёлой, как доспехи древнего воина.

Обер-офицер на миг сделался прозрачным, затем вновь обрёл резкость, и, осмотрев округу, прислушался к отдалённому шуму, голосам:

— Убить, убить его! Вот прям на его цепи и вздёрнуть! Заслужил! Да, да, как собаку, прямо на цепи!

Корф высунул похожий на червя длинный язык, и тот повис на вырезанном месте. И в таком страшном виде он мог говорить:

— Однако грядёт такое, что нам пора оставить сие место. Лихоозёрск… сегодня этот город, как никогда, оправдает своё название. Да! — он втянул, и снова вывалил язык. — Да, потому что днесь в гостях хозяин и владыка всех слуг добра и справедливости! Честь и слава ему!

«Почему Лихоозёрск? — вновь в мутном сознании Залмана промелькнула тусклая, но трезвящая и пугающая догадка. — Какой Лихоозёрск? Идёт война, турки взяли город! Я — на войне. Я — бригадный хирург. Я… Или это было в моём прошлом? В моём проклятом страшном прошлом? И Корф давно мёртв. Это же я вырезал ему тогда челюсть, вот этими самыми руками, я».

Вновь поплыли перед глазами картины, и он увидел аптекарские весы, склянки, а ещё — какого-то чудака в старомодной охотничьей одежде, да-да, он требует отлить ему пулю из серебра. Для чего вдруг из серебра? И дьяк местый с ним…

Покачав головой, Залман потерял связь мыслей, словно обер-офицер Корф сумел вмешаться, разорвать тонкую связь нитей прошлого и настоящего, вновь погрузив аптекаря в тяжёлые сумерки прошлого.

— Залман, мой славный бригадный хирург Залман! — фразы Корфа звучали протяжённо, словно мерные удары набата. — Не стоит сегодня терзать себя, не мучайтесь лишними, такими ненужными вопросами! Оставьте, оставьте, оставьте их немедленно, сейчас же! Стойте смирно! Так! Смирно! — продолжая висеть в воздухе, он разжал руки, которые сцепил за спиной, двинулся, и на груди холодно мигнула в свете луны медаль. Белые атласные перчатки впитали алые капли. — Пришло время и вам, как избранному и достойному, встретиться с господином герцогом! И хотя я знаю, что он движется прямо сюда, к нам, и уже скоро озарит сие место своим величайшим присутствием, мы с вами будем нужны ему отнюдь не тут.

— Но где же?

— В старой шахте.

— В шахте?

— Именно так! Вы не ослышались. О, как же вам идёт эта прекрасная шуба! Вы правильно подумали — как доспехи! В сим облачении против вас не будет шансов у холода, зверя и врагов!

* * *

Городской голова — а его звали Мокей Данилович Скворников — после долгого, утомительного и бесполезного ожидания понял, что следует уже покинуть полицейскую управу. Лихоозёрск — городок небольшой, и этот Рукосуев давно уже должен был разыскать пьянчугу Голенищева, доложить ему ситуацию, сказать, что сам голова ожидает его разъяснений. Но тот не явился, и, похоже, ожидания напрасны.

«В саму столицу напишу! Самому напишу! Найду на него управу! Видимо, подлец этот так надрался, что заперся у себя дома и дрыхнет в непробудном хмельном дурмане, когда случился такой пожар! — возмущался он про себя, стоя у зеркала и поправляя большой знак городского головы на шее. Массивная цепь поблёскивала. — Кончились его денёчки! В столице узнают, там разберутся! Может, и кого толкового на замену направят!»

Мысль, что именно он — Мокей Данилович, поспособствует решению важного кадрового вопроса, подняла настроение. Впрочем, этот вопрос всё же стоит прежде обсудить с Еремеем Силуановичем, без него здесь никак не обойтись!

Вспомнив про самого богатого и влиятельного человека их мест, городской голова решил, что наиболее разумным будет сейчас же отправиться в особняк Солнцева-Засекина. Его хитрое сердце подсказывало, что грядёт что-то неизвестное, возможно даже, страшное, и нет ничего вернее, чем укрыться сейчас за высокими надёжными стенами. У Еремея Силуановича много людей, которые по готовности решать проблемы, действовать, и, в конце концов, защищать тех, кто им платит, во сто крат превосходят всю здешнюю горе-полицию.

Он ещё раз посмотрелся в зеркало, ухмыльнулся, и тут же в ужасе отпрянул — за его спиной в бледно-синем отражении мелькнул клюв чёрной птицы! Обернувшись, Скворников увидел только стол, разбросанные бумаги, потрет государя на стене, и выдохнул.

А ведь и почти забыл в этой суете, что сегодня, когда возвращался с обеда, у входа в городскую управу он встретил странного господина, представившегося гостем их мест. И был сей господин тучен, низок ростом, и потому точь-в-точь напоминал ворона:

—