Лицо Бенито Кальдерона исказила кислая гримаса. Он понял, что просчитался, и никак не мог придумать оправдание. Наконец он выдал:

— Да зачем мне смерть одного из жрецов? Это какой-то абсурд! Веласко просто морочит нам голову!

— О, это самое интересное, — сказал Терций. — Внесите, пожалуйста, свитки.

Бенито Кальдерон попытался сохранить лицо, но то норовило исказиться, как размякший лист бумаги.

— Главный жрец отчаянно пытался уничтожить эти свитки. К сожалению, они написаны на джаалдарском языке, но мы любезно предоставили вам перевод. Чтобы удостовериться, что смысл текста не искажен, пусть прочтет кто-то, кому вы доверяете, Ваше Высочество.

Принц думал всего пару секунд, затем требовательно протянул руку. Умный мальчик, доверяет только своим глазам и ушам. Он развернул свиток перевода и начал:

«Это седьмой день месяца Осколков. Год 6569 от Сотворения Орудий. Лилеон. Дом художника Магнуса Текстора. Четвертый день погрома Лилеона. Пишет сам Магнус Текстор, находясь в здравом уме и твердой памяти. В доказательство прилагаю оттиск моей личной печати.

Да смилуются над нами боги! Да простят они наши грехи! Я сделал этот дом своею крепостью, но я уже слышу, как они подступают к воротам. Как пытаются пробиться через мою стражу. Я знаю, что мне не пережить эту ночь. Засим записываю то, что успею, в назидание потомкам, если таковые останутся.

Сейчас весь наш мир охвачен пламенем войны, и все по причине нашей гордыни. Мы разгадали тайны рождения и создали их — идеальные орудия из плоти и крови. Они изменили нашу жизнь, освободили наши руки от мотыги и молота, чтобы мы могли посвятить ее искусству, науке и философии. С каждым разом мы делали их все более умными и умелыми, и все больше зависели от них.

Первых мы создали, чтобы те могли помогать нам в научных изысканиях, но они получились слишком похожими на нас. Это оскорбляло наше достоинство. Никто из нас не хотел, чтобы его приняли за орудие. И орудие всегда должно быть видно издалека. Таким был один из первых принятых нами законов. Так орудия лишились четырех из шести рук. Первых пришлось истребить, но многие выжили и расселились по земле.

Следующих мы создали, учтя ошибки с первыми. Вторых мы сотворили, чтобы те могли жить под землей и добывать магический минерал. Сначала они очень быстро погибали, но вскоре сей минерал стал частью их тел, отчего они и сами стали способны творить магию. Третьих же мы сделали устойчивыми к солнцу, чтобы те могли собирать его свет в наши магические зеркала. Суровая жизнь сделала подземных агрессивными, и мы начали использовать их в качестве надсмотрщиков и палачей. Им покорялись небесные молнии, и небесные молнии способны были обездвижить любое орудие.

Четвертых мы сотворили для самой грязной работы в полях и на мельницах, дав им короткую жизнь, но большое рвение в размножении.

Так мы окружили себя орудиями. Но на этом мы не остановились. Мы стали их богами по праву первых отцов над детьми, и они не могли противиться нашей воле. Они молились нам в храмах, как мы некогда молились нашим богам. Пока сами не заняли их место.

Мы заняли место богов, и те прокляли нас. Прокляли слепотой, гордыней, бесчувственностью к своим творениям. Мы делали их все сильнее и все жальче одновременно, чтобы самим казаться великими богами на их фоне. Мы полагали их бесчувственными разумными куклами, лишенными души. Мы ошибались. Бесчувственные куклы не способны восставать.

Возможно, я забегаю слишком далеко и объясняю все слишком путанно. Простите мне это прегрешение, ибо пишу я в минуту великой скорби. Мой город, великий Лилеон, скоро сравняется с землей, и некому будет плакать над нашими останками. Орудия спешат стереть с лица земли любое напоминание о нашем присутствии. Они мечтают забыть, что были когда-то созданы нами. Они не хотят поклоняться бездушным богам, которым нет никакого дела до их страданий. Они придумали себе новых.

Я и сам внес лепту. За свою долгую жизнь я создал множество скульптур в Лилеоне, подписав их своим именем, дабы остаться в истории. Лучшее свое творение я поставил на центральной площади. Я назвал его: «Три лика власти». Трое стоят они: шестикрылый, шестирукий и дева, но я придал их ликам очертания орудий. Когда орудия стали поклонятся изваяниям, я переполнился тщеславием. Я думал, что наконец стану частью чего-то великого. Что лучше, чем быть богом для наших рабов? Теперь я понял, что нельзя было давать орудиям самим выбирать, кого боготворить. И что в этом есть высшая справедливость.

Но хуже всего стало, когда мы натравили на них молнии агрессивных…»

Чем дальше читал Мельхиор, тем сильней менялся в лице. Слушающие бледнели, но молчали. Бенито Кальдерон смотрел на Терция и только на него, и лицо его медленно превращалось в карикатурную маску злого божества из уличных пьес. Терций смотрел в ответ и улыбался. Да, пришлось заплатить большую цену, пришлось многое перетерпеть, и боль была невыносима, но правда, которую пытался скрыть Кальдерон, выплеснулась наружу.

Когда Мельхиор смолк, с удивлением и растерянностью разглядывая переведенные свитки, Терций продолжил:

— Специалисты по языку джаалдаров могут перепроверить текст. Перевод не искажает смысла. Все мы: и я, и темные эльфы и вы, Ваше Высочество — гомункулы джаалдаров, а наши боги — образы, придуманные художником тысячи лет назад.

— Я не могу принять это… — начал было принц, но тут, забыв о любых последствиях, закричал Бенито Кальдерон:

— Великий Ткач незыблем! И мы не можем быть гомункулами! У нас есть душа, а у гомункулов ее нет!

— Не смейте перебивать меня! — грозно крикнул Мельхиор. — Иначе я удалю вас отсюда! — Он более спокойным тоном обратился к Терцию: — Ваша шокирующая правда слишком похожа на вымысел с целью защитить собственную шкуру, господин Веласко. Мне очень сложно представить, что я гомункул.

— У меня есть одно неоспоримое доказательство. Амико, пожалуйста, подойди ко мне.

Один из делегации темных эльфов вышел вперед. Он скинул кружевную мантилью, обнажая лицо. Яркие сиреневые глаза пылали на темно-серой коже.

— Все вы знаете моего гомункула Амико. Вы знаете, как он выглядел. Однако после обретения свободы и пары ударов молнии он преобразился. Теперь ярко проявились его кровные черты