Но хозяйка вернулась. Оказывается, она ходила за очками,которые теперь криво сидели на ее длинном, загнутом вниз носу. ПелагеяНикифоровна снова уткнулась в блокнот. «Господи, — подумала Лайма, —хоть бы она буквы не забыла. А тогда что — придется рисунками общаться?» Непришлось.

— Ты из милиции? — вдруг спросила бабка, да такгромко, что Лайма вздрогнула и непроизвольно дернула головой.

— Почему не в форме? — сурово поинтересоваласьПелагея Никифоровна.

«Жарко», — написала Лайма и трусливо отвела глаза всторону.

Тут Пелагея Никифоровна снова встала и скрылась зазанавеской. Звуков теперь никаких не раздавалось. Похоже, на этот раз она ушлав какие-то дальние чертоги. «За другими очками пошла, что ли?» — недоумевалаЛайма.

Отсутствовала хозяйка избы довольно долго. Но когдапоявилась, в руке у нее был небольшой, защитного цвета рюкзачок.

— Возьми, своим отдашь. Вчерась нашла за поленницей.Ваши-то искали когда — все вещи забрали. А энтот во дворе — дровами былприкрыт. Дрова они не разбирали.

Произнеся так много слов подряд, старуха как будтовыдохлась. Опять встала посреди комнаты и молча смотрела в пространство.

Заглянув в рюкзак, Лайма замерла — там, среди книг имножества сложенных в несколько раз карт местности, лежала обыкновеннаякоричневая барсетка. Раскрыв ее дрожащими руками, она увидела паспорт,водительские права, перетянутую резинкой пачку пятисотрублевок, три сотенныедолларовые бумажки и множество купюр по десять и двадцать долларов.

Кое-как распрощавшись с хозяйкой (Лайма махала руками,кивала головой и всем своим видом показывала, как благодарна за помощь), онастремглав побежала домой, прижимая к груди драгоценный рюкзак. Соседи, вторичноза последний час наблюдавшие Лаймин спринт, решили, что она либо серьезноготовится к каким-то спортивным состязаниям, либо таким экстремальным способомрешила похудеть.

— И ты взяла мешок? — Корнеев аж подпрыгнул вкресле. — Ведь это вещественное доказательство! Нас теперь посадят, иправильно, между прочим, сделают.

— А что я должна была делать — отказываться? Ты быпопробовал с ней пообщаться. Я бы ей до пенсии объясняла, кто я и что мненужно.

— Как будем выпутываться?

— Да просто — отнесу мешок куда надо, скажу — пришла кбабке картошки купить, а она попросила меня передать его в милицию.

— А если они ее спросят?

— Пусть попробуют, — мстительно улыбнуласьЛайма. — Они с ней уже общались. А кто с бабкой Пелагеей один разпообщается, второго уже не захочет.

— То-то мужик этот постоянно жил у нее.

— Я, кажется, поняла, почему он у нее останавливался.Там до леса — рукой подать, он прямо за калиткой. Между прочим, и развалинырядом, минут десять хода.

— Как они, интересно, общались? — задумчивоспросил Корнеев.

— Да он, говорят, уже лет пять, а то и больше сюдаприезжает. Вероятно, старуха тогда была более коммуникабельной. А потом онистали понимать друг друга без слов. Да и о чем им говорить-то?

— Ладно, — прервал ее размышления Корнеев, —быстро смотрим, что там у него, — и в милицию.

Кроме паспорта на имя Игоря Петровича Шашкова, в мешке былиявно музейно-архивного происхождения военные карты боевых действий, которыевелись в Тихорецком и соседних с ним районах. Карты были испещрены какими-тостранными пометками.

— Ты езжай, а я пока поищу, кто такой этот Шашков и чемон занимался, кроме раскопок и продажи найденного.

В милиции, куда Лайму подвез галантный Остряков, всеоказалось буднично и просто.

— А, — протянул дежурный, молоденький лейтенант, —помню, помню. Давайте мешок, приобщим его к вещдокам. Вы заглядывали, что там?

— Нет, конечно, — фыркнула Лайма, — зачем мнесмотреть в чужой мешок? Меня попросили его отдать — я отдала. Мне надо что-топодписывать?

— Нет, оставьте свои координаты, если потребуется —вызовем вас. Говорите, в коттеджном поселке живете?

— Да. А когда вызовете? Когда найдут хозяина?

Лейтенант вздохнул:

— Если до сих пор он не нашелся, то, скорее всего, и ненайдется.

— Извините, конечно, за любопытство. — Лайма скромнопотупилась. — А где пропал этот мужчина? Неизвестно? У нас ведь в поселкевсе сплетни да слухи.

— ??н же по лесам шерудил, знаем мы таких. Мог и вболото провалиться, и по пьяни еще что-нибудь учудить. А лес — дело серьезное.

— Его искали?

— Да кто будет заниматься поисками? Нас тут и так мало.Конечно, окрестности прочесали, даже с собаками. По этому делу и заявленияникакого нет. Бабка, когда пропал жилец ее, пришла в администрацию — звоните,мол, в милицию. А писать ничего не хочет. Или не умеет.

— А родственники?

— Еще не объявились.

— Им сообщили? Нет? Так сообщите! — В голосе Лаймызвучало благородное негодование.

— Кому? Мы же не знаем, кто он и откуда. Может, в мешкеэтом что-то есть.

— Вот и посмотрите. А я поеду. Удачи! — И оченьдовольная собой. Лайма пошла к машине.

— Знаешь, с кем мы имеем дело? — поинтересовалсяКорнеев, когда Лайма со стаканом сока в руке спустилась в его подвал.

— Знаю. С Шашковым Игорем Петровичем, чей рюкзак ятолько что отдала в милицию.

— Я выяснил, .что господин Шашков был одним из лидеровчерных следопытов. Эти серьезные ребятки, если верить их сайтам, относятся кнему с огромным почтением. Он у них что-то типа законодателя моды.

— В каком смысле?

— У них там разные направления есть. Но все поставлено наширокую ногу: импортные металлоискатеди, землеройная техника. Наобум неработают — копают, руководствуясь исключительно картами военной поры. Главнаяфишка — обнаружить нетронутые военные захоронения, причем как наших солдат, таки немцев. Вскрывают братские могилы, фильтруют содержимое.

Лайма содрогнулась и сказала:

— Как можно, ведь это же кощунство.

— Конечно. Но представляешь, какие это деньги? Оружие,боеприпасы — все идет в дело. Они же бандюкам все это продают. А коллекционеры?Ордена, медали, бляхи всякие. Каски. Будешь смеяться, но у них покупают дажепластиковые коробочки с презервативами, которые солдатам вермахта выдавались.

— Какая гадость!

— Гадость, — радостно согласился Корнеев. —Но главный бизнес они делают на немецких именных медальонах. Если есть такоймедальон, родственники могут подавать правительству прошение о пенсии. Пенсии,предсталяешь, какие там?