Но тогда тебе придется покидать замок только в сопровождении одного из моих вассалов, пока действует наш договор. Я не могу тобой рисковать. Только не сейчас.

Сажусь наконец на отодвинутый для меня стул.

— Договорились. Пойми, я очень благодарен тебе за возможность работать в превосходных условиях. Однако прошу больше не проводить никаких манипуляций, не согласовав их со мной.

Жестом указываю слуге положить на мою тарелку пару рябчиков. Мне-то, в отличие от графа, жареное мясо не вредит. Хотя, надо признать, эти рябчики на деле не так вкусны, как казалось по книжкам про утехи буржуев. Но ничего, есть можно.

Граф небрежно разделывает птичью тушку:

— Раз ты не хочешь, чтобы тебя использовали вслепую, возможно, мне стоит рассказать тебе, что здесь произойдет через несколько дней?

— Будет большой прием, насколько я понял.

Хотя слуги стараются быть незаметными, на то, что они бегают все в мыле в последнее время, сложно не обратить внимания. Особенно много суеты вокруг гостевых покоев.

— Бал осеннего равноденствия. Сам по себе он — обычное бессмысленное светское собрание. Но в этот раз на нем кое-что произойдет. Хочешь узнать, что именно?

Сложный вопрос. Вообще, конечно, в гробу я видал все эти феодальные интриги. Не до того мне. У меня в разработке экспериментальная методика безмедикаментозного замедления развития рассеянного склероза. Никому не говорю этого, но на самом деле работа с Лилли отнимает больше сил, чем все остальные пациенты, вместе взятые. Но это того стоит — в ближайшие десять лет девушка даже не узнает, что была в шаге от весьма незавидной участи. В моем мире эта методика может стать революцией в медицине… и еще станет, когда — или если — я вернусь.

С другой стороны, выходит, что я уже стал частью этих аристократических разборок. Что за поганый мирок, нельзя просто лечить людей — обязательно впутают в какую-нибудь дрянную историю. И лучше все-таки знать, во что именно.

— Какой-то передел собственности, насколько я понял.

— Зришь в корень, Мих, — граф тяжело усмехается. — По сути именно это и произойдет. По форме — я предъявлю главе рода Хёрст обвинения в следовании учению Сета. Пять из одиннадцати меня поддержат, остальные по меньшей мере не станут вмешиваться, чтобы не оказаться следующими.

— А род Хёрст действительно поддерживает учение Сета?

— Можно сказать и так. Они используют в шахтах водоотводные машины, — граф разгрыз птичью косточку. — Сет ведь тоже с этого начинал. Воображал, что если облегчит труд низших с помощью разных хитрых приспособлений, то сделает лучше их жизнь и так послужит общему благу. Я уже тогда ему говорил — все это суета и пустые мечтания. Низший обязан трудиться каждый день в поте лица для своего же блага, чтобы изнеможение защищало его от дурных мыслей. Приезжал к нему, умолял одуматься… Без толку. Когда Сет стал использовать порошок, изобретенный для фейерверков, сперва при горных работах, а после в орудиях — у одиннадцати не осталось выбора, кроме как уничтожить весь его род.

— Ты был… знаком с Сетом?

— Мы были лучшими друзьями в Академии и еще много лет после этого. Что ты так смотришь на меня, Мих? Да, все эти тщедушные твари, которые в те времена заискивали перед Сетом и искали его общества, теперь изо всех силенок делают вид, что едва знали его. А я не стыжусь признаться, что мы были друзьями. Так же, как тридцать лет назад я не побоялся пойти на него войной и вызвать его на бой. Ради блага всего Танаида.

— Ты победил его в открытом бою?

— Я намеревался, но это оказалось невозможно, — граф, кажется, получал удовольствие от своего рассказа. Еще бы, всем, наверно, давно плешь проела эта древняя история, а тут, как ни крути, свежие уши. — Сет уже утратил благородство, его пушки пробивали наши щиты, так что честного боя не вышло бы. Пришлось идти другим путем. К тому моменту наша дружба сошла на нет, и Сет обзавелся новым лучшим другом — из низших, представляешь, Мих? Его чертежи и безумные фантазии оказались для Сета интереснее, чем аристократические собрания и высокая политика. За это он и поплатился. Семью этого так называемого друга оказалось нетрудно разыскать и взять в заложники. И этот низший сам надел на Сета блокатор.

— Блокатор? Это еще что?

— Очень редкая вещь. Древний артефакт, только у троих Великих родов такие сохранились. По форме это кандалы. Высший, на которого они надеты, не может пользоваться никакой магией — от фамильной до простейшей школьной. Становится беззащитен, как низший или ребенок. Говорят, не самое приятное ощущение. Однако, надеюсь, в этот раз до такого не дойдет, и герцог Хёрст окажется достаточно благоразумен и признает свою вину.

Только сейчас замечаю, что, слушая откровения графа, раздербанил ни в чем не повинного рябчика на своей тарелке по косточкам. Пожалуй, мне было бы проще уважать своего работодателя, если бы я всего этого не знал. Разборки с Сетом — дело давнее. Но отнимать у людей шахты под предлогом того, что они пытаются использовать какую-то продвинутую, по меркам Танаида, технику в этих самых шахтах… и это при тотальной нехватке металла, которая сказывается на всем.

Предпочел бы, пожалуй, ничего об этом не знать. Но раз уж все это произойдет при мне, надо бы разобраться.

— Зачем Хёрсту признавать свою вину? В чем его выгода?

— В том, чтобы отправиться вместе с наследниками в почетную ссылку. Есть у меня один замок возле холодного моря… — граф прищурился, и его лицо стало похоже на морду хищной птицы. — Мы ведь, право же, не звери. Никто не желает проливать благородную кровь. Сам Хёрст тяжело болен, наследники его не вошли в возраст, сильных союзников у рода нет, а в металлах нуждаются все… Самое время проявить благоразумие. Вот только не знаю, способен ли на это Хёрст. Представляешь, этот болван объявил, что его дочь и наследница вошла в брачный возраст, это в девятнадцать-то лет… Когда я впервые выдал замуж Симону, ей было двадцать три, и то ходили самые неприглядные сплетни о причинах такой поспешности. А тут наследнице великого рода ищут мужа в девятнадцать, как крестьянке какой-нибудь… Очевидно, Хёрст надеется найти союзника. Вдруг какой-нибудь незнатный, но боевитый юноша соблазнится перспективой породниться с великим родом. Это может создать ненужные осложнения.

— Это все, конечно, очень познавательно. Но от меня-то в