на минуту. Хотелось тебя крепко, крепко расцеловать за твое письмо. Какой-то прилив материнской гордости я ощутила из твоих бодрящих мне слов. Ведь я понимаю, сколько это стоило душевных сил. Не трать, мой родной, своих нервов на меня, всю бодрость, всю силу воли, все береги только для себя. Не занимайся самоанализом, для меня ты и так достаточно хорош, лучшего мне не надо, лишь бы ты был со мной.

Очень хочется знать немножко о твоей жизни, ты ничего не пишешь. Получил ли ты еще что-нибудь? Как часто я могу тебе писать? Твое поздравление с днем рождения я получила накануне вечером. Я сбежала от всех, но мне это не помогло. И друзья мои исключительно внимательно отнеслись к этому ничего не стоящему событию. Тебе шлют и очень кланяются, и у моих друзей было выпито за тебя.

Пиши, мой родной, поскольку возможно.

Целую тебя крепко, нежно, горячо, всячески.

Маня.

№ 351. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

25.I.49 г.

Родная моя!

Уже давно не было от тебя писем. Последнее – от 30 ноября. Вероятно, ты писала мне в течение прошедших двух месяцев, и я жду не дождусь твоих весточек, таких дорогих. Как я люблю тебя, как пуста без тебя моя жизнь! Порой кажется, что все, что дорого, безвозвратно далеко. Немало доказательств этому приносит действительность; но потому ли, что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман» или и в самом деле глубокий взгляд на вещи рассеивает тьму «низких истин», – я живу будущим и жду, жду нашего свидания и буду жить пока его не дождусь. Я получил одно из твоих сентябрьских писем, где ты подтверждаешь получение моего большого красноярского письма, которое тебе не пригодилось235. Я это предвидел и написал это «большое письмо» главным образом для тебя, чтобы ты была в курсе всего со мной происшедшего. Меня огорчило, что писала обо мне и ты, а не только Вл. Дм. Решительно запрещаю тебе делать так впредь. Для моих интересов это бесполезно, а для твоих очень вредно. Вот, если Вл. Дм., как официальное лицо, добьется от начальства моего непосредственного, к которому он уже обращался и получил даже какие-то обещания, чтобы мне дали доступ к любому виду конторского труда, чтобы я здесь, по крайней мере, не находился в исключительном положении, – он мне сделает услугу, которую я никогда не забуду. А не сделает, я в обиде не буду и все вытерплю – у меня есть личная цель – твое чувство. Я думаю о тебе и во мне всякий раз возрождается желание жить и силы к жизни.

Напиши о себе, о своих успехах. Это будет большой для меня поддержкой. Напиши, подходишь ли ты иногда к пианино, слушаешь ли музыку. Мне удалось на днях послушать в любительском исполнении на аккордеоне увертюру к Тангейзеру. Я почувствовал, что есть правда, свет, чистота, любовь, что бесконечна и неиссякаема симфония жизни и сам ушел просветленный.

Родная, любимая, прижимаю тебя к груди, глажу твою головку, целую тебя. Всегда с тобой, нераздельно.

Саня.

Сегодня впервые показалось солнце и стояло два часа.

Прилагаю записку к очень интересному и талантливому художнику, который обогатит твою любовь к искусству. С.

№ 352. А. И. Клибанов – М. Н. Горлиной

Норильск, 7.III.49 г.

Родные, вне меры возможности пытаюсь быть аккуратным в своих ответах и как это ни затруднительно мне, но в то же время (увы) и легко: ваши дорогие весточки от раза к разу приходят реже, а сейчас я и вовсе без них. Последнее письмо – ответ на мое новогоднее получил недели три назад (написано вам 20/I 49 г.).

Прежде всего отвечаю по порядку на ваши вопросы: денег на руки я получил из присланных пятьдесят рублей, – больше не шлите. Посылки получил три ваши и одну от Леночки. Посланную, судя по вашему письму в январе, еще не имею. Бандероли с томиком Пушкина и с газетами за январь и пять дней февраля получил. До этого также получил бандероль с газетами, а также, наконец, с книгами Ключевского. В области медицины не работаю и не имею на это перспектив. Вообще же я здоров и вкуса к жизни не теряю, хотя он и не без горечи. С радостью прочел отрывок из стихотворения Щипачева – я его ощущаю так же, как и Коинька. Имел счастливую возможность прочесть (перечесть) «Воскресение» Толстого (сегодня утром кончил первую часть) – во многих отрывках вспоминал Коиньку. Помнишь, конечно, родная, как ты любила первые строки о весне, зеленой травке, которая цвела «даже и в городе» и отрывок, где Нехлюдов рассуждает: «Стыдно и гадко, гадко и стыдно» и т. д. Мне пришла в голову мысль о влиянии «Воскресения» на Блока. Я чувствую, что стихотворение Блока «Девушка пела в церковном хоре» навеяно сценой (глава XV) о пасхальной заутрене, где Нехлюдов видел Катюшу в ее белом платье и голубом платке, но особенно стихотворение «Под насыпью во рву нескошенном». Это блоковский вариант XXXVII главы «Воскресения».

Сравни эти два произведения. Вообще нахлынуло в связи со чтением много болезненных и хороших, чистых переживаний, много мыслей, но оставим для будущего, которое все же будет. Вообще же – чувство щепки в пучине. Куда прибьет водоворот?

До свидания, родные, крепко целую, берегу свои надежды и веру. Саня.

Возможно, что изменится адрес мой. Справьтесь, где сможете, через месяца два, если не будет от меня известий. Саня.

№ 353. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

24.III.49 г.

Родной мой, любимый, светлый мой, получила твое письмо, в котором ты пишешь о романе Толстого – «Воскресение». Я тебе пишу – не знаю, отчего ты не получил письма. Наверное, еще дойдут. Если бы ты знал, как всегда я мысленно с тобой, как благословляю каждый день и час твоей жизни. Когда бы мы ни встретились – я живу для этого часа. Мне бы хотелось, чтобы ты всегда чувствовал меня рядом – неразрывно.

Я живу в полном одиночестве. Работаю, читаю, думаю о тебе, и хотя слишком много горечи собирается на душе, но все самое светлое и значительное, что я испытала за свою жизнь, – всегда связано с твоим именем и наполнено им до краев.

Будем же верить, родной, в нашу встречу, в ту звездочку, которая нам неоднократно освещала дорогу. Вспоминаю всегда каждое твое слово при прощании и верю.

Посылочки