— Вы кого-нибудь узнали, Артур?

— Не могу сказать наверняка, но определённые ассоциации в памяти возникли.

— Насколько определённые, вас не затруднит сообщить? — упорствовал Леонид Максимилианович.

Молодой человек задумался, а Велимир, до этого не вмешивавшийся в разговор, заметил:

— Леонид Максимилианович, поправьте меня, если я выскажусь ошибочно, но думаю, что это тот самый человек, который и повлиял на психическое состояние моего друга. Вызвал провалы в памяти.

— Почему вы так решили?

— Он удивительно напомнил мне одного гипнотизера из запрещённой несколько лет назад секты, — уверенно ответил Велимир. Ему хотелось побыстрее разрядить обстановку и добиться от директора ФСБ внятных объяснений.

— «Белые братья», не так ли?

— Точно, секта носила именно такое название.

Минуту Борский следил за проплывавшими за окном в холодном небе облаками. Казалось, он в сотый раз взвешивает все подробности дела и принимает последнее решение.

— Вы практически угадали, Велимир. До этого нашего разговора я колебался, посвящать ли вас с Артуром в некоторые чрезвычайно, я бы сказал, щекотливые детали одного закрытого расследования, проходившего под контролем Президента Российской Федерации. Но, нужно смотреть правде в лицо — Рубикон перейдён уже много лет назад. Ещё в сталинские годы при НКГБ СССР была создана сверхсекретная группа, занимавшаяся изучением применения на людях психотропных веществ и специализировавшаяся на различных, так сказать, нестандартных методах работы с подследственными и заключёнными. Вам известно имя Григория Майрановского, руководителя токсикологической лаборатории НКВД — МГБ?

— Работая в югославских спецслужбах, я слышал о нём, — отозвался Велимир. — Этакий советский вариант доктора Зло. Только при разговоре о нём, в отличие от его голливудского аналога, любой смех застрянет в горле.

— Так вот. Группа, о которой я веду рассказ, тесно взаимодействовала с токсикологической лабораторией Майрановского. Не стану детализировать, — продолжал Борский. — Скажу лишь вкратце: речь идёт о химических, электромагнитных и гипнотических методах воздействия на центральную нервную систему человека, на его мозг. Даже сейчас, в нынешнее время, неизвестны все масштабы работы этой тайной группы. Возможно, она активно сотрудничала с психиатрическими лечебницами, занималась обработкой диссидентов. Естественно, под наблюдение КГБ попал и знаменитый в Советском Союзе физик Александр Покров. Чекистам было ясно, что он не отличался должной политической благонадёжностью и вёл опасно откровенные разговоры с одним французом — его близким другом. И как ни странно — со своим собственным племянником, обладавшим в детстве блестящими математическими способностями и готовившимся к поступлению на физмат. Психологам и историкам науки хорошо известно, что математические способности проявляются рано. Математически одарённый юноша уже в пятнадцать лет может очень многое понять в стратосфере алгебраической абстракции и уметь решать сложные задачи. Достаточно помянуть таких звёзд математики, как Леонард Эйлер и Карл Фридрих Гаусс. Впрочем, вернемся к нашему племяннику. Александр Покров делился с ним информацией и по другой причине. Кому придёт в голову допрашивать несовершеннолетнего подростка на предмет высоких физико-математических материй? Я же лично склонен полагать, что ревностная забота об интеллектуальном развитии талантливого племянника заслоняла в душе его дяди представление об угрозе со стороны карающих инстанций. Александр Покров настолько был увлечён общением с юным дарованием, что неосторожно проговорился о некоторых скрываемых им же самим вещах. К сожалению, в КГБ узнали об этом. Шёл 1991 год, отмеченный в России отчаянной схваткой за власть. Горели архивы, оба лагеря искали пресловутое «золото партии», решался вопрос о будущем политическом строе России. Приближались дни путча. Люди, близкие руководству ГКЧП, враги демократического пути развитая, заметали следы. Они решили воспользоваться коллективом уже, в принципе, распущенной группы психологического зондирования. В суматохе под раздачу попали и те, кого ГКЧП действительно мог опасаться и те, кто был далёк от власти и политики. В их числе оказался и пятнадцатилетий племянник Александра Покрова, носивший финскую фамилию и проходивший по спискам родственников неблагонадёжных лиц в бывшем советском КГБ. Вы, конечно, узнаёте себя, Артур Салмио?

Молодой человек энергично кивнул. Он давно уже понял, куда клонит директор ФСБ, и теперь ждал развязки.

— Антидемократическая группировка мечтала не только о власти, но и о богатстве. Ведь некоторые секреты стоят огромных денег, и оба сражающихся лагеря хорошо осознавали, что именно большие капиталы будут править бал в обновлённой России. Так вы и угодили под жернова истории. Вам не помог юный возраст в силу ваших способностей и знаний. Ваш дядя пытался найти вас в тот грозовой август 1991-го, но не смог. Сам же он находился в осаждённом силами ГКЧП Белом доме, в Москве. Человек, произвёдший гипнотический сеанс и устроивший вам частичную амнезию, впоследствии сотрудничая с религиозными сектантами, вероятно, и с «Белыми братьями» тоже. Он объявлен в розыск аж с девяностых годов, и мы предполагаем, что этот человек, один из лучших в бывшем СССР гипнотизеров, скрывается за границей. Именно его вы видели недавно на телевизионном экране в моём кабинете. Добавлю, что ваши родители подавали в начале девяностых заявление в прокуратуру Москвы, но безрезультатно: люди, повинные в незаконных действиях над вашей психикой, были к тому времени либо мертвы, либо находились в бегах.

— Я и забыл о своих математических талантах. Теперь припоминаю: мне о них рассказывали мои родители, — задумчиво проговорил Артур.

— Вы многое забыли и о многом ещё, не ровён час, вспомните, чего вам искренне желаю. Не находите ли интересным вашу профессиональную специализацию на философии вопросов физики? Очевидно, пассы гипнотизёра каким-то образом отбили у вас охоту заниматься непосредственно физикой, внушили подсознательный страх перед всем, что напрямую касается физико-математических дисциплин. Но этика научного поиска и философский анализ физических проблем — это несколько иное. Ваш мозг подсознательно продолжал любить физику, но уже через философию и этику.

— Витиевато, — обескураженно проронил Велимир, не в силах скрыть недоверчивого удивления. — Прямо как в кино.

— Безумно и оттого правдиво, — заверил его Борский. — Вспомните, господа, тех же физиков-теорстиков, не жалующих традиционный здравый смысл, а исповедующих необычность и парадоксальность в качестве критериев истины.

— Да, любопытная ретроспектива, Леонид Максимилианович. Честно говоря, я поражён, — голова у Артура кружилась, и ему казалось, что тень от многоярусной люстры на потолке нелепо приплясывала. — Но об этом позже. Существеннее другое. Значит, Вильям Гармов был нрав, когда сказал, что сыворотка правды разбудила отдельные воспоминания?

— Выходит, что так. Мозг — мало предсказуемый и крайне сложный инструмент. Под действием сыворотки правды вы вспомнили не всё, по вот имя Огюста Венсана назвали. Не буду скрывать, как раз по этому поводу мы вас и пригласили в Москву.