Генриетта отрицательно покачала головой, бросив вскользь недоверчивый взгляд на золото.

– Помнишь ли ты о тех ста гинеях в Лондоне, причинивших нам столько неприятностей и тревоги? – продолжал Мирабо. – Ты достала тогда эту сумму у моего приятеля Эллиота, и на обратном пути, когда с тобой приключился несчастный случай, мошенник Гарди украл ее у тебя из кармана. После того как английский суд за недостатком улик освободил его, я нашел всю сумму в день моего отъезда из Лондона в углублении стены, под старым хламом. К счастью, деньги эти мне тогда не были нужны; здесь, в Париже, я тоже получил кое-какие, так что мог сберечь эту сумму, что со мной редко случается, и, по совету Клавьера, начал спекулировать с нею. Частью накупил акций вновь возникших торговых обществ, частью же стал заниматься срочной куплей, как это теперь называют, когда одни другим продают акции, не отдавая их на самом деле, а заключая сделки на известный срок и выплачивая разницу по курсу.

– В этих делах я решительно ничего не понимаю, – возразила Генриетта, – и должна сказать тебе, что не имею ни малейшего доверия к этим деньгам. Не думаю, чтобы они надолго удержались у нас, и весьма возможно, что с ними будет то, что бывает со слитками золота в сказках. В один прекрасный день тронешь их, и в руках оказываются одни черные уголья; тогда приходится только стыдиться своей глупости.

– Критика твоя моих новых финансовых предприятий, дитя мое, не совсем плоха, – возразил Мирабо, смеясь. – Нужно, однако, проделывать и глупости своего времени, не только когда хочешь сам чего-нибудь достигнуть, но и когда хочешь помочь своему времени дойти до истинной мудрости. Вот этого-то мы и добиваемся, Клавьер и я, всеми нашими силами и мыслями. Вся Франция с головой бросилась теперь в этот денежный омут. Спекулируют на публичные фонды, на новые правительственные займы, на акции торговых обществ, так что покупка и продажа бумаг есть, по-видимому, единственное дыхание жизни, сохранившееся еще у нашего общества. Это действительно болезнь, но я полагаю, что вся нация должна перенести ее, чтобы достигнуть своего настоящего оздоровления. Вместе с этим мужи прогресса постараются, без сомнения, наполнить свои карманы, и это тоже их долг и обязанность. Ажиотаж есть эпидемическая болезнь, которая захватит весь мир. Мы заразились ею от голландцев и англичан, но во Франции, где она разом проникла под каждую кровлю, она выступила с наибольшею силою. Здесь-то она принесет свои настоящие плоды. Когда все народное достояние сплавится в каналы спекуляции и улетучится, то народ должен будет создать себе новую собственность, а это станет возможным лишь на почве политической и общественной свободы. Ажиотаж, дитя мое, есть всегда лишь верный предвестник опасной бури.

– Что же говорит на это наш друг Шамфор? – спросила Генриетта, задумчиво играя локонами маленького Коко.

– Шамфор отправился опять на несколько недель в Отейль к госпоже Гельвециус, – отвечал Мирабо. – Нездоровье помешало ему прийти вчера, как он хотел, попрощаться с тобой, а я совсем было забыл передать тебе его поклон. Он не сочувствует ажиотажу; для этого он слишком ленивый и мечтательный эпикуреец и боится простудиться от резкого сквозного ветра на бирже. Но еще при прощании со мной и Клавьером он сказал нам, чтобы мы честно работали в пользу финансового головокружения французов. Сам он хочет остаться бедной золушкой революции и оберегать у очага священный огонь идей свободы. Пусть только обанкротившиеся французы после того, как мы потопим в омуте их деньги, придут к его очагу, и тогда он их всех накормит, напоит и обогреет!

В эту минуту постучали у дверей, и на поспешно проговоренное Мирабо «войдите» в комнату вошел Этьен Клавьер, сердечно приветствуемый Мирабо, в то время как Генриетта, взглянув лишь мельком и с едва скрываемой неприязнью, слегка ответила на поклон вошедшего.

По наружности Клавьер, со времени своего пребывания в Париже, заметно изменился. Манеры его стали мягче и приятнее, или, вернее, маленькая, толстая фигурка суетливо старалась произвести более приятное впечатление. Но это была только дипломатическая маска, скрывавшая выражение почти дикой энергии на его лице. Странный демократический костюм, в котором он появлялся, будучи лондонским эмигрантом, был заменен очень приличным и изящным платьем, а вместо серой с широкими полями и огненно-красным бантом шляпы, на голове его была самая модная парижская шляпа.

На обращенные к Генриетте любезности Клавьера и извинения, что он опять уводит от нее Мирабо в ожидающее его общество, Генриетта ответила тихим и печальным покачиванием головой, а потом сказала, что вот уже несколько недель как она привыкла к такой цели его посещений, и что ей только хотелось бы знать, куда все это приведет и чья сегодня очередь в обществе друзей: черных ли, клуба ли американцев, белых, красных и светлых друзей ажиотажа всего мира.

Генриетта проговорила эти вырвавшиеся у нее вопросы быстро и с выражением такого забавного негодования, что оба приятеля стали громко смеяться, а Мирабо с лаской взял ее руки, желая смягчить гнев милой подруги.

– Сегодня, во всяком случае, граф вернется к вам поздно, – сказал Клавьер с лукавой усмешкой. – Именно сегодня соберутся на общий банкет все те элементы, которые вы так прелестно, хотя с гневом и не переводя дыхания, изволили перечислить, и граф Мирабо как наибольший общий любимец должен помогать чествовать это собрание. Общество «друзей черных» слилось сегодня с «клубом американцев» для совместного обеда в прекрасном помещении клуба. Будут произнесены обильные речи, причем рассчитывают на несколько великолепных раскатов грома, которые должны прогреметь из уст нашего друга Мирабо. Труд его будет вознагражден, потому что все, чего желают «друзья черных» – уничтожения рабства и торговли невольниками – новый «клуб американцев» намерен поддерживать всеми своими средствами. Члены обоих обществ хотят тут же, на банкете, учредить денежную подписку для достижения этой цели. В деньгах также недостатка не будет, так как между приглашенными почетными гостями фигурируют самые блестящие и громкие имена биржи. Вы верно заметили, мой умный соотечественник из Женевы, господин Паншо, то же будет с нами, во главе самых крупных друзей биржевой игры в Париже; с ними же появятся несколько выдающихся литераторов и философов-маркизов настоящей эпохи, как называет их Шамфор. Не правда ли, для такого общества можно на несколько часов покинуть жену и ребенка?

Генриетта, раскрасневшись, улыбалась и смотрела на Мирабо с выражением вполне восстановившегося искреннего дружелюбия.

– А знаешь ли, что и Калонн будет? – начал опять Клавьер, обращаясь со значительными взглядами к Мирабо. – Я только что из кабинета министра, обещавшего мне наверное свое присутствие в клубе американцев.

– А-а, это для меня весьма желательно! – воскликнул с живостью Мирабо. – Таким посещением нашего круга господин министр финансов не увеличит числа своих друзей при дворе и среди высшего дворянства. Пора, чтобы он понемногу приподнимал маску с этой стороны. Если до сих пор он как гениальный игрок бросал полными горстями государственные деньги, то теперь он должен будет обнаружить, что деньги эти могут быть вновь обретены плодотворным образом лишь тогда, когда их постараются извлечь из радикальной реформы всего государственного строя!