Ботинки на коврике

— Как не стыдно, — кипятилась Яня, — мама моет, выбивает, пылесосит по три раза на неделе, а вы…

Приверженка образцового порядка пыталась донести до своих детей обыкновенную бытовую истину. Ну и до мужа немножко, тот не лучше малышей себя вел. На ярком половичке ручной вязки днем и вечером красовалась беспорядочная обувная композиция — от крошечных сандаликов до пыльных туфель сорок четвертого размера.

— Не прихожая, а обувной магазин! Весь половик изгваздали, — бормотала она, вновь и вновь расставляя туфли-сапожки-тапочки по специально отведенным в шкафу полочкам.

А потом подметала песок, оттирала следы щеточкой. И понимала, что новый день принесет тот же «подарок». Не менее двух раз. Первое нашествие грязных ботинок приходилось на возвращение детей из школы (позже — из колледжа и университета), второе — вечером, когда дети приходили с прогулки, а супруг — с работы.

— Перед дверью подошвы вытерли, дома тряпочкой от пыли и грязи очистили — и на полочку отправили отдыхать, — внушала она сыну и дочке простое и нужное правило. — Тогда ваши ножки всегда будут обуты аккуратно и красиво. А дом порадует гостей и хозяев порядком. Разве трудно запомнить?

Запомнить было не трудно, а вот выполнить… нет, иногда Аля и Олег маму радовали. Но чаще неслись к себе, на ходу сбрасывая и раскидывая все, что мешало прочувствовать домашнее тепло и уют.

Вот и сегодня. Яня с трудом поднялась на свой этаж с двумя сумками — в одной тетрадки, в другой — яблоки с помидорами (мимо рынка проходила, ну как не затариться?). Мечтала о чашке чая и диване, о новой серии любимой картины и часе покоя. А вышло…

Две пары крошечных сандаликов затерялись в россыпи туфель и босоножек. Натюрморт завершали пестрые кроссовки, забравшиеся в огромный пластмассовый самосвал. И пушистый белый мишка-рюкзак, из которого выглядывали мишки-тапочки.

Губы хозяйки дрогнули и… расплылись в счастливой улыбке. Сумки небрежно опустились на свободный от обуви островок. Сериал с чаем были благополучно позабыты.

— Деточки мои… — прошептала Яня, еще не до конца осознав глубину своей нечаянной радости. — Вернулись… слава Богу!

— Бабушка! Бабушка пришла! — потонул ее шепот в ярком всплеске детских голосов. — А мы к тебе! Прямо из Египта! Представляешь?!

Она представляла и не представляла. Смеялась и плакала. С любовью посматривая на кучу обуви на вытертом половике — верный признак ее большого семейного счастья.

Волонтерка

Юль Натольна сидеть без дела не научилась. Изо всех сил держалась за работу. До семидесяти. Потом коллектив одарил ветераншу добрыми словами, приятными подарками и мягко, но настойчиво на дверь указал.

ЗА ЧТО?!

Ведь знали, что одинокая. Что смысл жизни в поликлинику вложила. Что дальше…

А что дальше? Пустота. Одиночество. Старость.

— Ну не дом же с утра до ночи обмывать! — плакалась новоиспеченная пенсионерка приятельницам. — Спеты мои песни, девоньки. Пора на тот свет собираться.

Девоньки поохали и принялись искать подружке подработку. Вот только никто не хотел видеть божьего одуванчика в роли няньки или домработницы.

— Слушай, а ты в церковь подайся! — предложила одна соседка. — Там народ с утра до вечера шебуршит. Кому свечу поставить в нужное место поможешь, кому молитву подскажешь.

— Не мое, — вздохнула Юль Натольна. — Я привыкла в церкви сама по себе и молиться, и свечки ставить. Все больше по праздникам. Да и хватает там служек.

— А если на курсы вязания?

— С моими-то плюс пятью?

— А танцы…

В общем, записалась Юль Натольна в социальном центре в какой-то старческий университет. Танцы не подошли, английский тоже. А вот клуб волонтеров привлек. Дела там творились полезные.

Поначалу она взялась старикам помогать. Кому продукты принести, кому постирать, прибраться. Кому сказку на сон грядущий рассказать. Да только горько сердцу от такой помощи случалось. Будто собственную старость рисовала жизнь волонтерке.

— Душа радости просит! — делилась она с товарками. — А отказать неудобно. Сама ж записалась. Никто не неволил.

— А ты на больничку переключись, — подсказала бабушка со стажем. — Я там со своими частенько полеживаю. И вот что скажу: нянечек не хватает. В смысле свободных рук.

Детки там лежат отказные. Махонькие совсем. Днем за ними присматривают, ничего не скажу. А после ужина — некому. Разве что на минутку заглянет дежурная сестричка. А так одни младенчики лежат, плачут бедолажки, мамок зовут.

— Попробую, — оживилась Юль Натольна. — Я ж медсестра. Со стажем. Авось не выкинут.

Прошлась по старым связям. И договорилась. Через вечер санитарочки ставили ей в уголке детской палаты раскладушку. Поили чаем. Желали доброй ночи. Уходили.

И начинались чудеса. Превращалась Юль Натольна в бабу Люлю. Рассказывала полузабытые, бабушкины еще сказки. Напевала колыбельные. Брала на руки то одного, то другую. Гладила спинки и ладошки. Щекотала пяточки. Укачивала.

К полуночи управлялась. Ложилась и сама. И засыпала. До первого плача.

Теперь на свое одиночество не жаловалась. К чему тревожить поселившееся в душе счастье многодетной бабушки?

Ноябрьский сюрприз

Отпуск в ноябре раньше не казался Рите насмешкой. Они с мужем любили путешествовать. Зарплата с пенсионной добавкой позволяла дарить себе заморские приятности. Теплое море, архитектурные чудеса, тайны истории и культуры были доступны в любое время года. Но в этот раз ни Иордания, ни Китай с Индией им не светили.

— Проклятая напасть соорудила на каждой границе по стене! — жаловалась отпускница. — Тут тебе и тесты, и изоляция, и тревоги. Я на такое не подписываюсь! Однозначно!

— Ну и не поедем, раз однозначно, — пожал плечами муж. — Найдем, чем дома заняться. Капусты наквасим. С внуками погуляем. Да и спальня давно о ремонте тоскует.

— И это ты называешь отдыхом?

— Если считать, что отдых есть перемена занятий…

— А если не считать? Если я устала, Тима? Если я по радостям соскучилась?

Тима почесал затылок. И пообещал подумать.

А Рита поняла, что муж прав. Нечего губы раскатывать на то, что оказалось труднодоступным. Лучше делом заняться. И взялась за капусту. Наквасила себе и детям. Вымыла окна. Свозила внучат в зоопарк. И дозрела до ремонта:

— Ладно, Тима, звони мастеру.

— Позвоню. В понедельник.

— Чего тянуть? Выходные на носу. Может, у него как раз окошко.

— У него окошко, а у нас балкон.

— Тим, не начинай! Мне сейчас не до шуток!

— А я не шучу. Вот, — муж протянул Рите два билета.

— «Лебединое озеро»?! Балкон?! Первый ряд?! Тима…

— Я шестьдесят пять лет Тима, — хмыкнул тот, — никак до Тимофея не дорасту.

— Тимоша! — пропела Рита, повисая на крепкой мужниной шее. — Я тебя обожаю!