– Игорь, не тяни время… Что там, в этой квартире?

– Ничего. Новая, чистенькая, трехкомнатная, готовая к косметическому ремонту, то есть Оленин просто намеревался сменить обои, заменить розетки… Хотя квартира, прямо скажу, нетиповая, большая, удобная, сам бы там жил, да никто не дает…

– Понятно. Как быстро ты, однако, провернул это дело… Что-нибудь еще?

– Да. Я поручил Сашку проследить за Иноземцевым сегодня, начиная с полудня. Представь себе, он после работы, вместо того чтобы отправиться к себе домой – я выяснил, что он работает сегодня только до двенадцати, – поехал в совершенно противоположную сторону…

– Да что ты говоришь! С чего это ты взял, что он должен с работы непременно отправляться домой? У него что, дел больше нет? У Иноземцева, я подозреваю, куча пациентов, которых он выводит из запоя, приводит к запою, лечит разные депрессии гипнозом, обхаживает брошенных женщин, чуть ли не привораживает, и при этом успевает быть в некоторых семьях чуть ли не семейным доктором…

– Юля, тебе бы цены не было, если бы ты рассказала мне обо всем этом утром… Но это уже роли не играет. Все правильно, он со своим рыжим саквояжем отправился на Кировский проспект, 4, и вошел в квартиру номер 2, где проживает некий Дмитрий Рогозин, бывший артист, который теперь в силу сложившихся обстоятельств нигде не работает и… пьет. Я узнавал – Иноземцев и Рогозин друзья детства. Так что вполне можно предположить, что он ходил к нему с дружеским визитом, не как к пациенту, а просто по-приятельски…

– Нет, – перебила его Юля, – Иноземцев скорее застрелится, чем будет тратить свое драгоценное время на приятельские посиделки. У него слишком много дел, чтобы вот так разбрасываться временем…

– Юля, ты не преувеличиваешь? Ну нельзя же в каждом шаге Иноземцева искать финансовый смысл!

– А ты зайди к этому самому Рогозину и узнай, зачем к нему приходил Иноземцев… Уверена, если Рогозин бывший актер, а теперь пьяница, значит, Иноземцев что-то собирался у него купить или через него проворачивал какое-нибудь дельце…

– Слушай, да с тобой просто невозможно разговаривать… – Шубин отключился.

Юля некоторое время смотрела через стекло машины на пыльную улицу. Она не понимала реакции Шубина. И вообще, что это такое: понимать? Понять – значит принять умом логику другого человека и согласиться ней. Но что же тут невозможного? Иноземцев – таков, каков он есть, и разве она виновата, что Шубин незнаком с ним лично? Будь он его приятелем или даже приятелем приятеля, он бы так не раздражался, слушая характеристику, которую она дала Иноземцеву. Шубин не пойдет к Рогозину спрашивать…

Телефон ожил: вернулся в эфир Игорь.

– Извини, не знаю, что это на меня нашло. К Рогозину я, конечно, не пойду, это еще успеется, а вот Сашка сегодня вечерком к нему отправлю, потому что перед тем, как Иноземцеву с Рогозиным расстаться, они договорились встретиться или созвониться – вечером. Сашок услышал, как Рогозин или тот, кто был в квартире, сказал в раскрытую дверь: «До вечера».

– Знаешь, а ведь я была не права… Я вспомнила еще одну слабость Иноземцева – карты. Но для того, чтобы встретиться вечером и сыграть в преферанс, вовсе не обязательно было встречаться днем, достаточно было позвонить…

– Правильно. Телефон у Рогозина есть, Саша видел телефонный провод, протянутый в квартиру, значит, либо он не работает, либо…

– …либо у Иноземцева был помимо карт разговор к Рогозину…

– Знаешь, мы с тобой похожи на идиотов, которые топчутся на одном месте с умным видом… Думаю, что Рогозин в нашей истории – лицо постороннее.

– Посмотрим.

– Ты сейчас куда?

– Хочу потоптаться еще на одном месте… с умным видом…

– И где же это место?

– Пока не скажу. У меня же еще Ланцева… Пожелай мне удачи.

– Удачи тебе, Юлечка… – И Шубин послал ей воздушный, со вздохом, чувственный поцелуй.

А Юля поехала в сторону Фонарного переулка, туда, где жил еще недавно красивый молодой мужчина по имени Захар Оленин.

* * *

Она провела под его окнами, роясь в пыльной траве палисадника, где люди Корнилова обнаружили топор, которым было совершено убийство, да к тому же еще и с отпечатками пальцев Ланцевой, почти час. Чего только не бросают люди в свои открытые окна и форточки, начиная с презервативов и кончая сломанными очками. Как будто под окнами мусорная свалка, а не палисадник, в котором какие-то энтузиасты, утописты-натуралисты по весне высадили луковицы ирисов, а теперь, густо заросшие лебедой и другой сорной травой, они чахли от мусора и пыли.

И все же было очень странным, что убийца, нанеся смертельный удар Оленину, спокойно перешагнул через труп, дошел до балконной двери, вышел на балкон и так же спокойно выбросил орудие преступления с отпечатками своих пальцев. Могла ли вполне здравомыслящая Ланцева поступить таким идиотским образом? «Нормальный» убийца в первую очередь позаботился бы о том, чтобы орудие преступления не нашли, уж не говоря о том, что топор можно было хотя бы протереть тряпкой, чтобы не осталось следов пальцев…

Юля стояла посреди палисадника и чихала от пыли. Казалось, этому чиханию не будет конца, но вдруг она успокоилась. А успокоившись, принялась уже более обстоятельно разглядывать только что найденную в траве хлопчатобумажную садовую перчатку. Несколько рыжих пятен, расположенных ближе к запястью, могли быть засохшей кровью Оленина. Для этого достаточно было представить себе, как убийца, прежде чем нанести удар, сначала надел перчатку на правую руку (а может, и левую, поскольку перчатка была двусторонняя и ее надевали, судя по следам загрязнения, и на правую, и на левую руку), а затем уже обрушил топор на голову Захара.

Юля достала из сумки пластиковый пакетик и положила туда свою находку.

– Надя, это я, – говорила она, сидя в машине, по телефону с Щукиной, – нашла одну вещицу, но она не должна нигде пройти… во всяком случае, сейчас…

И рассказала ей о перчатке.

– Ланцеву хочешь спасти? – Щукина, казалось, снова вернулась в свою старую оболочку и стала прежней, симпатичной и всепонимающей Надей Щукиной. – Хорошо, я все сделаю как нужно. Тебя Крымов искал, только что мне откуда-то звонил, про тебя спрашивал…

– Значит, он и мне звонил, но телефон был здесь, в машине, а я в это время чихала в палисаднике… Послушай, Щукина, ты не знаешь, почему люди такие свиньи и выбрасывают из своих окон разные непотребности? Уж лучше бы бросались сами, тогда бы всем хорошим людям жилось свободнее…

– Типун тебе на язык! – Надя приглушила голос. – Ты соображаешь, что говоришь?

– Нет, если честно, не соображаю… Понимаешь, здесь жарко, пыльно, кругом одна мерзость… И вообще я сегодня мизантроп… Так я сейчас привезу тебе перчатку?

– Вези, конечно…

И вдруг она услышала этот звук, этот страшный крик и удар, после которого стало тихо… Машина стояла совсем рядом с оградой палисадника, а потому Юля, не выходя из машины, могла видеть все, что только что произошло у нее на глазах, пока она разговаривала с Щукиной. Но в это было невозможно поверить.