– Выпивала, конечно, здесь вообще многие девушки пьют… Их угощают, а они и не отказываются…

* * *

Она вернулась в машину и сразу же позвонила Чайкину:

– Леша, это Земцова тебя беспокоит…

– Привет нашему ангелу… – отозвался радостным тоном Чайкин. – Как дела?

– А почему «ангелу»?

– Да потому, что ты в последнее время выступаешь в роли ангела-спасителя, даже доктора мне нашла…

– Ты им доволен?

– Он странный, себе на уме, но что-то в нем есть, это точно… Во всяком случае, средство от запоя он знает, я теперь не то что пить, я даже нюхать водку не могу… То ли закодировал он меня, то ли загипнотизировал или заколдовал – не знаю, но мне стало хорошо. Даже желудок перестал болеть.

– Ты больше Надины супчики ешь, глядишь, совсем человеком станешь… Леш, у меня к тебе вопрос: Рыжова… она у тебя?

– Такая огромная баба, похожая на мужика, которую кто-то застрелил на досуге?

– Да… это она. Скажи мне, пожалуйста, что представляет собой ее печень?

– Как старая мочалка… Злоупотребляла девушка зеленым змием… Да и вообще вела такой образ жизни, как мужик… Дралась, что ли…

– Это ее мужчины поколачивали, говорят…

– Значит, по пьяной лавочке… А еще у нее пальцы исколоты, исцарапаны…

– Это, я думаю, хоть и не вижу, розовые шипы, она же в теплице работала… Вот бьюсь, кому понадобилось ее убивать…

– А остальными дамочками тоже ты занимаешься? Земцова, у тебя мозги не задымятся? У меня создалось такое впечатление, что все убийства в городе висят на тебе…

– Понимаешь, Чайкин, они все связаны между собой… Стой, я, кажется, забыла навестить одного человека…

Через несколько минут она снова стояла в комендантской. Люба развела руками:

– Забыли навестить Наполова? Вот и я подумала, поговорили-поговорили и забыли… Вас проводить?

– Нет, не надо, скажите лучше, в какой комнате он живет…

– В триста третьей.

Поднимаясь по грязной узкой лестнице наверх, она думала о том, что так, наверное, никогда и не станет настоящим профессионалом, сыщиком, способным держать в голове кучу самых разных дел и ничего не забывать. Вот уехала бы сейчас, так и не встретившись с парнем, который, можно сказать, жил с Рыжовой. А ведь он-то наверняка знает об этой женщине больше других. Ее привычки, пристрастия…

Наполов спал, когда она постучала к нему, и ей пришлось подождать минут пять, пока он не проснется и не откроет дверь.

– Вы к кому? – спросил коренастый смуглый и черноволосый мужчина, довольно симпатичный, хотя и с безвольным и каким-то помятым лицом.

– Я расследую убийство вашей подруги, Наталии Рыжовой. Можно войти?

Он впустил ее в комнату, пропитанную застарелым запахом табака и чего-то горелого. Убогая обстановка, клетчатое казенное одеяло на узкой кровати, грязный умывальник и пустые бутылки из-под пива на низком обшарпанном столике.

Наполов был неразговорчивым мужчиной, он лишь отвечал на вопросы, да и то довольно скупо. Да, он часто встречался с Рыжовой, иногда оставался на ночь, помогал ей деньгами, ходил с ней иногда в кино; выпивали вместе, курили, из всех сигарет она предпочитала «Бонд»…

– Как вы думаете, Андрей, за что ее могли убить?

– Ни за что… Просто спутали с кем-нибудь, потому что Наташка ничем таким не занималась, за что могут убить… Я имею в виду денежные дела…

– А как она вообще относилась к деньгам?

– Ей всегда хотелось заработать, чтобы купить себе стильную кожаную куртку, это был предел ее мечтаний…

– Но она работала в теплице, где платят гроши, почему? Разве она не могла устроиться на более высокооплачиваемое место? Где она работала до того, как пришла в теплицу?

– В коммерческих ларьках, на лотках, уборщицей в аэропорту – словом, где придется… У нее же образования-то нет…

– А кто ставил ей синяки под глазами? У нее в комнате я сейчас нашла столько бинтов и йода, сколько не было у меня, наверно, за всю мою жизнь… Вы не знаете, зачем ей это нужно?

– Она запасалась этим в прошлом году, носилась по аптекам и скупала хирургическую вату и бинты. Кажется, она собиралась устраиваться на птицефабрику, потрошить цыплят, а там ведь ножи вон какие острые…

– Вы хотите сказать, что эти бинты ей не пригодились?

– Нет… Пришла пару раз с выбитыми костяшками пальцев на руках, объяснила, что руку сунула в какой-то станок, а в другой раз пришла с разбитой губой, говорит, с товаркой парня не поделили…

– Так она работала на птицефабрике?

– Работала, но мало, где-то около месяца, мы с ней в то время мало виделись, у нее, я думаю, был в это время другой парень, я его никогда не видел, но мне говорили, что он подвозил ее на иномарке. Некрасивый здоровый мужик килограммов на сто пятьдесят…

Юля записала в блокноте: «Узнать, действительно ли работала Рыжова на птицефабрике?»

– А у вас в общежитии никто из женщин не носит красивые туфли на тонких каблуках? – Юля задала этот вопрос явно не по адресу, об этом надо было спрашивать всезнающую Любу, но встречаться с ней снова почему-то не хотелось. «Опять непрофессионализм?»

– У нас только Елена-итальянка такие носила, но она больше здесь уже не живет.

– А кто это? И почему из всего общежития вы назвали только ее? Неужели остальные девушки и женщины не носят туфли на каблуках?

– Не носят. У нас, говорю же, – он казался раздраженным, словно злился, что его не понимают и задают глупые вопросы, – была только Лена такая… Она любила все красивое, последние деньги тратила на тряпки и косметику, вечно жила в долгу как в шелку… Вот у нее полно было туфель на шпильках…

– Как вы сказали – на шпильках?

– Да, она говорила, что… – И тут Наполов, простой, грубоватый парень, который мало что смыслил в женских делах, густо покраснел, словно стыдясь того, о чем говорит он, мужчина, но, с другой стороны, заметно оживляясь, что свидетельствует о том, что ему доставляет удовольствие вспоминать девушку или женщину по имени Елена, которая единственная из всех, живущих рядом, следила за своей внешностью. – Она говорила, что для женщины самое главное – это красивая и дорогая обувь, что женщина может носить хоть рыбацкую сеть вместо платья, но на ногах у нее должны быть красивые, изящные туфли… И еще она делала маникюр… Она была высокая, красивая и знала, что ей надо от жизни… Никто не знал, где она работала, кроме меня…

– И кем же она работала?

– А вот этого я вам сказать не могу. Это тайна.

– Она занималась проституцией?

Наполов медленно поднял голову и посмотрел на Юлю тяжелым, полным невыразимой тоски взглядом – от былой оживленности не осталось и следа.