Дед как раз закурил пятую сигарету, когда к дому подкатил красный родстер (первый в долгой череде таких же красных и таких же ненадежных, сменявших друг друга в последующие годы), «Ягуар XK120». Водитель выключил мотор и остался сидеть, словно набираясь решимости или терпения.

Дядя Рэй к тому времени уже два года как бросил должность раввина, которая шла ему не больше, чем нынешняя одежда: что-то вроде английского охотничьего костюма, мешковатые твидовые брюки и твидовый пиджак со вставками из клетчатой шерстяной ткани на груди. Позже он переключился на автомобили «альфа-ромео» и стиль «кежуаль» в духе Мастроянни; на снимках начала пятидесятых он выглядит так, будто собирается выйти пострелять куропаток или заключить мир с Гитлером.

Дядя Рэй закурил и пошел к дому. Выражение лица и походка, непонятно почему избравшие этого человека своим орудием для завоевания мира или хотя бы полуострова Делмарва, достигли какого-то нового уровня невыносимости.

– Так где она? – спросил он, когда они с дедом пожали друг другу руки.

– Не знаю.

– Она не оставила записки?

Дед мотнул головой. Он встал, вытащил из кармана ключи от машины.

– Где ребенок?

– Наверху.

– Она готова выйти, добыть своему дядюшке сладенького?

– Сказала, что не хочет.

– Расстроилась. – Дядя Рэй открыл входную дверь. – Эй, Вельвет Браун! В седло!

– Рэй, мне надо ехать.

– Поезжай.

Тут к дому подошла очередная компания детей, а за ней другая. К тому времени, как дед раздал центы, его брат вернулся.

– Надевает костюм. – Дядя Рэй глянул на монетки. – Центы.

– Конфет нету.

Дядя Рэй забрал у него оставшиеся полстопки монет и две неначатых.

– Куда ты едешь?

– В больницу.

– Думаешь, с ней что-то плохое? – Рэй говорил хриплым шепотом. – Думаешь, она что-то с собой сделала?

– Не знаю. – Дед тоже понизил голос. – Что бывает при выкидыше?

– Она была беременна?

– Не знаю.

– То есть как?

– Не знаю, и все.

– Вы пытались?

Дед с бабушкой пытались сделать ребенка едва ли не с первой совместной ночи в Пурим сорок седьмого. Поначалу это была невысказанная надежда, выражавшаяся лишь в том, что оба и не думали предохраняться, – общая надежда многих переживших войну противопоставить глобальной смерти индивидуальную жизнь, зажечь свечу во вселенской ночи. Поженившись, они приступили к проекту открыто и сознательно, с целеустремленностью, которая со временем стала скорее неловкой и мучительной для обоих. Дед на миг так обрадовался мысли о возможной бабушкиной беременности, о которой они столько мечтали, что чуть не забыл: в данном случае беременность – лишь условие выкидыша.

– Это обсуждалось, – сказал он.

– В таком случае естественно, что она расстроена. Ей нужно время, чтобы успокоиться.

– Да-да. Конечно, ты прав.

Мысль, что состояние ее ума связано с менструальным циклом, вернулась, на сей раз более четкая и осознанная. Может, после сентября ей стало лучше как раз из-за беременности? Ему вдруг вспомнилось, как бабушка разбудила его вчера ночью. Она сидела на кровати и говорила по-французски с той странной четкостью, с какой люди разговаривают во сне. Когда он спросил, в чем дело, бабушка перешла на английский и сказала, что нужно немедленно убрать из подвала топку. Она не могла или не хотела объяснить зачем, лишь просила поверить ей на слово, что иначе случится нечто ужасное. Покровительственным тоном, который теперь не мог вспомнить без содрогания, дед заверил ее, что утром позовет рабочих убрать топку. Бабушка кивнула, легла и через мгновение уснула спокойным сном. По крайней мере, так думал дед; уж он-то, безусловно, уснул сразу. Что, если она лежала без сна всю ночь, бедняжка? Вдруг полуночный всплеск страха означал, что с будущим ребенком в животе начало происходить что-то нехорошее и вместе с тем ослабло его благотворное влияние на химию ее организма? Дед представил, как она лежит рядом и проваливается все глубже в тот мрак, в котором провела лето, – напуганная, одинокая, лихорадочно ищущая, за что уцепиться. У него защемило сердце. Что такое ей мерещилось про подвал?

– У тебя вид встревоженный, – сказал дядя Рэй. – Не тревожься.

– Я не тревожусь.

– Из-за чего? – спросила мама, выходя на крыльцо. На ней были старые штаны и старая вельветовая куртка. Ноги босые, в руке холщовый мешок из-под сахара, на голове – перевернутый металлический ковшик.

– Без ботинок? – спросил дед.

– Я видела мультик, – ответила мама. – Там он был босой.

– В такую погоду.

– Уолту Диснею скажи.

– Отличный маленький оборвыш, – ласково произнес дядя Рэй. – Кэнди Яблочное Семечко{84}.

Мама вытащила из мешка книгу в потрепанном черном переплете без супера.

– Вот, – сказала она деду.

– Что это?

– Мамина книга. Которую она забыла, а ты должен отвезти на студию.

Это был томик рассказов По с великолепными иллюстрациями Редона{85}, по которому бабушка читала вслух в «Склепе Невермор».

– Да, спасибо, – ответил дед.

Ухо дяди Рэя навострилось чутко ловить шифрованные разговоры бильярдных катал с помощниками.

– Костюм Джонни отличный, но что сталось с Вельвет Браун? – Он перевел взгляд с мамы на деда и обратно. – А?

– Больная тема, – ответил дед[24].