действительно, участки леса были похожи друг на друга, как две капли воды. Все правила земного ориентирования здесь не действовали. Поэтому разведчики вынуждены были делать зарубки на стволах с указанием направления движения. Это, конечно, нарушало режим секретности, но кого им тут было бояться?

2

И вот, делая очередную зарубку, один из касьяновских бойцов заметил рядом вторую: похожую, но сделанную другим человеком. Он немедленно сообщил об этом Пахану. Тот остановил движение и приказал разведать направление, указанное зарубками. Выяснилось, что человек, сделавший их, шёл к Реке с севера. Свежесть зарубок определить было трудно — только по количеству выделившейся смолы, да и то — неточно: Пахан-то знал, что дерево было не настоящее…. Но, похоже было, что прошли здесь недавно, и прошёл не один, а несколько человек.

Касьянов отправил связного в лагерь с приказом подойти к месту, где были обнаружены чужие зарубки, оставил пару «бойцов» для встречи каравана, а сам с оставшимися ребятами отправился по пути, отмеченному неизвестными, но в обратную сторону — на север. Шли быстро, кое-где бежали: хотелось поскорее выяснить происхождение зарубок и увидеть тех, кто их сделал. В пустынном Бестерленде, где уже почти неделю не появлялись новые люди, встретить такое явление, как зарубки, в дремучем лесу — было равносильно открытию следов иной цивилизации.

Они бежали до темноты. Когда солнце село и во тьме стали неразличимы деревья (и зарубки на них), Касьянов объявил привал. Утром они обнаружили рядом с местом их остановки следы стоянки «чужих»: кучи листьев и веток, служившие незнакомцам постелями. По числу этих лежаков сделали вывод о количестве неизвестных разведчиков — их было семь человек. «Ну, что ж: семь, так семь! — подумал Пахан. — А нас — двенадцать вооружённых бойцов и «луч». Справимся!» Он скомандовал «Вперёд!» и группа побежала дальше.

3

Шамиль с лицом мрачнее тучи ходил по временному лагерю экспедиции. Он был страшно зол: Пахан ушёл в разведку, а он, Шамиль, самый искусный разведчик в Чечне, был оставлен охранять «баранов», как простой пастух. Со зла он давал своим «бойцам» самые глупые и бессмысленные поручения, подвернувшихся «баранов» бил прикладом своего автомата, и ходил, ходил, ходил по лагерю, как заведённый. Спокойно сидеть ему не давало сознание того, что не просто так Пахан с ходу ломанулся в эту разведку — видимо, что-то очень важное он увидел в этих зарубках, что-то ценное для себя, и, возможно, что-то очень опасное для него, Шамиля. Он снова и снова дотошно расспрашивал двоих пахановых «бойцов» — и вместе, и каждого по отдельности, о том, что они видели, что им показалось, что подумали…. Но тщетно: никакой новой информации он не получил. Парни тупо повторяли одно и то же: видели зарубки, разведали дорогу по зарубкам, ушли по зарубкам, и всё! Шамиль заподозрил, что Пахан нарочно оставил его с этой толпой «баранов» — видимо, у него был какой-то свой план, а возможно даже, зарубки эти появились здесь не случайно, и что скоро и Шамиль и «бараны» найдут в этом лесу что-то очень неприятное, может — смерть свою… — от Пахана всего можно было ожидать!

А тут ещё гражданские вдруг решили, что Владыка покинул их и подняли жуткий вой. В паническом страхе они бросались к Шамилю, умоляя догнать и вернуть Учителя — их Спасителя и единственного защитника. Они целыми группами падали чеченцу в ноги, хватали его за руки и выли, выли, выли… Шамиля охватил новый приступ ярости, он долго не мог понять, в чем дело и только раздавал направо-налево тычки и удары прикладом своего автомата. Потом выяснилось, что кто-то из «баранов» ясно увидел, как среди сосен мелькнула жуткая фигура Слуги Сатаны с огромными жёлтыми глазами и оскаленной пастью. Сбившись в кучу, гражданские тряслись от страха и призвали Владыку: ведь только он и его «луч» могли защитить их, безоружных, от этих жутких созданий ада.

Кавказец был в бешенстве: он не знал, что делать. Пойти за Паханом или вывести людей из леса он не мог — это было бы нарушением приказа Владыки, за которое полагалась казнь; как успокоить «баранов» он не знал, к тому же Шамиль уже и сам стал бояться «шайтановых слуг», в которых раньше не особенно верил: под влиянием массового психоза жуткие чудища мерещились теперь всем: и гражданским, и бойцам. Паника грозила обернуться полной катастрофой и тут Шамиля осенило: он приказал валить деревья и огораживать лагерь частоколом.

4

Пахан и его бойцы бежали уже четвёртый день, выбирая дорогу уже не по зарубкам на деревьях, а по следам на земле, так как лес давно кончился и их путь лежал через степь. Вновь сознание заволокло пеленой однообразия, но зато скорость продвижения по степи была гораздо выше, чем в лесу. Цифроклоны не уставали физически, но в основе их сознания лежал всё тот же человеческий, «земной» образ мышления, включающий понятие «усталость», которое было связано с определёнными видами работы и нагрузок, выполняемых в течение определённого количества времени.

Поэтому, через какие-то временные промежутки им всё-таки требовался «отдых»: не для организма, но для сознания. Выглядело это весьма своеобразно: нужно было просто остановиться, чтобы дать тем самым мозгу команду «отдых», после чего практически сразу, получив от сознания ответ «отдохнул», продолжать выполнять начатую работу «с новыми силами».

Люди, участвующие в этой многодневной погоне и побившие все земные рекорды по марафону, конечно о таких тонкостях не знали: останавливаясь по команде Пахана, выстраиваясь в шеренгу и слушая его «святые» слова, они были уверены в том, что Учитель в эти мгновения наделяет их новой силой. И именно поэтому им после таких остановок бежать было гораздо легче!

К концу четвёртого дня разведчики приблизились к другому лесу. Здесь также росли здоровенные сосны, но росли они не в том «квадратно-гнездовом» порядке, а по-земному, то есть — как бог на душу положит. Касьянова это насторожило. Уже привыкший к правильности, симметричности, зеркальности и параллельности «грёбаной Бестерляндии», он увидел здесь нечто неправильное, искажённое, а, значит — опасное.

Поэтому он дал команду остановиться и, подняв «луч», стал пробираться через этот сосновый бардак. Через двадцать — тридцать минут такого «продирания» сквозь беспорядочное сплетение сосновых веток, кустарника и не в меру высокой травы, он увидел, что лес поредел, а впереди виднеется нечто вроде опушки. Вокруг не было ни души. Касьянов вышел из чащи, сделал несколько шагов к опушке и… обомлел. То, что он принял за «опушку леса» на самом деле представляло собой огромную плоскую земляную