Первое из них заключалось в телепатическом общении девочек: Клара умела так сочинить и исполнить музыку, что открывался связующий канал, который отныне внутренне соединял их с Марией и днем и ночью.

Второе чудо исходило из могущества историй и грез, катализатором которых были дети ноября и снега, – а на это не способны ни люди, ни обычные эльфы, потому что первые умеют грезить, но не претворять свои сны в реальность, а вторые не обладают даром вымысла, хотя знают, как воздействовать на силы природы. Клара и Мария, отныне объединенные одним языком и одним повествованием[38], открыли в небе брешь, сквозь которую эльфийский отряд прошел в мир людей и, сохранив в нем свои способности, сражался бок о бок с сельчанами, пока не победил вражеских наемников. В конечном счете снежное небо, подчиняясь Марии, отогнало бурю и уступило место чистому лазурному своду, заставив деревенских парней плакать от счастья. В лице девочек эльфы отныне обрели новый мост, сотканный из магии и поэзии, и в то же время они раскрыли свое присутствие перед горсткой простолюдинов, оказавшихся доблестнее князей, – последний альянс обрел жизнь.

Третье чудо касалось предка, о котором Солон говорил Петрусу: тот на краткое время вернулся к жизни, когда девочки открыли небо для эльфийских воинов. Но сегодня мы говорить об этом не будем, потому что вопрос о предках эльфов требует отдельного освещения, которое, как ни парадоксально, мы сможем увидеть только в сердце мрака.

В тот же день Сандро, Маркус и Паулус, покинув Рим, направились в Бургундию. Никто не знал, каково в действительности могущество храма и моста неприятеля, но предполагалось, что они не давали достаточно ясных видений и предвидений, так что на данный момент земные дороги представлялись более надежными, чем проход через красный мост. Впрочем, Сандро и не сумел бы им воспользоваться, поскольку все попытки провести через мост людей оказывались безуспешными. Когда через три дня после битвы спутники добрались до разоренной деревни, Мария и отец Франциск их уже ждали. Сандро тут же почувствовал расположение к этому необычному кюре, любимому своими прихожанами, потому что питал к ним уважение и ценил их пирог с зайчатиной, как и склонность злоупотреблять гусиным жиром. К тому же священник видел небо грез, открытое Марией и Кларой, и отныне чувствовал, как в его душе земной пыл сменяет Господа его вероисповедания. Он всегда считал своей главной миссией проповедь, но слова, которые теперь приходили к нему на похоронах и богослужениях, имели мало общего с религией какой-либо Церкви. Он посвятил жизнь главенству духа над телом, а сейчас обнаружил в себе человека, глубинно связанного с природой, посланца невидимой стороны мира и единства всего живого. Он выучил итальянский, потому что хотел понимать малышку, которой послали стих на этом языке[39], и он долго рвался на части между своим христианским недоверием к тому, что девочка наделена магией, и приверженностью к истине. Теперь же он твердо решил, что последует за ней, куда бы она ни направилась. Помимо убежденности, что в этом его призвание, он хотел быть рядом с ней глашатаем тех, кто не мог говорить, как он это впервые сделал, восприняв слова одного деревенского парня, раненного в бою и доверившегося ему перед смертью. Если точнее, он не воспринял их непосредственно, потому что Мария держала героя за руку и слушала его грезы, которые Клара претворяла в музыку. Благодаря связи между двумя малышками отец Франциск сумел различить слова и передать вдове этого доблестного человека его речь, донесенную до священника музыкой. Это была прекрасная речь, идущая от смиренного сердца и неотесанного ума, но она славила дни, когда человек высоко несет голову под небесами, потому что любит и любим. Отец Франциск хотел теперь жить именно так, следуя за малышками, которые придали плоть и мерцание любви, и его мало волновало, отдаляет ли это его от Церкви и от уюта его пастырского домика.

Сколько случайных приютов на дорогах будущих скитаний, но мы покидаем территорию уже рассказанного[40] и возвращаемся к нашей истории на семь долгих лет, шесть из которых пришлись на войну. Опасность подстерегала повсюду, враг мог внезапно появиться из ниоткуда. Клара осталась на вилле Аччиавати, Мария отправилась в край, который она сразу же полюбила за его просторное плато, продуваемое жестокими ветрами, несущими огромные хлопья снега.

– Это магическая земля, – сказал Алессандро, проходя через плато, – земля одиночества и духа.

Там стояла ферма, где они и укроются на весь следующий год. К ним присоединится Клара в сопровождении людей Пьетро Вольпе. В молодости ненависть, испытываемая им к отцу, превратила его в хулигана, который постоянно лез врукопашную на улице. Теперь он командовал тайной милицией, состоящей из людей более преданных и опасных, чем тамплиеры.

– Как называется это место? – спросила Мария.

– Обрак[41], – ответил отец Франциск. И, оглядевшись вокруг, добавил: – Хорошо бы здесь пожить, уйдя на покой.

Клара появилась рано утром. Ласкающие взор зеленые холмы Аверона переливались на горизонте в первых лучах зари; поднимались языки тумана; мир казался насторожившимся и нагим.

Запела птица.

Никто не знает, что происходит во вспышке встречи – в ней вечность сжимается до божественного головокружения, а затем требуется время всей жизни, чтобы она вновь потекла в человеческом измерении. Девочки смотрели друг на друга, как если бы увиделись впервые. На лице Марии пульсировали темные жилки, появившиеся во время первой битвы, и это заставило Клару протянуть руку и мягко прикоснуться к ним указательным пальцем. Потом они обнялись как сестры, но следует сказать, что же скрывалось за этим прекрасным зрелищем, в тех неимоверных глубинах, которые, за неимением лучшего слова, называют жизнью души. Мария всегда была ребенком шаловливым и жизнерадостным, резвым, как молния, и веселым, как зяблик. Но она также знала, что такое горе и гнев, и, когда умерла Евгения, пролила больше слез, чем вся толпа взрослых на ферме, вместе взятая. До своего приезда в Рим Клара за десять лет улыбнулась не больше двух раз, точно так же она не научилась ни давать волю чувствам, ни плакать. Благодаря Леоноре это нетронутое сердце начало понемногу оттаивать, чему и Петрус поспособствовал в своей обычной хаотичной манере, но малышке из итальянских земель по-прежнему недоставало того, что передается любовью матерей и отцов. А главное, был один момент в битве, когда Маэстро сказал ей: однажды ты присоединишься к своим – и она поняла: ты присоединишься к сообществу женщин. В секундной вспышке сопереживания, которая изменила ее восприятие собственной жизни, перед ней предстало видение лица ее матери, потом длинной череды женщин, которые пели по вечерам колыбельные или кричали от горя, получив письмо с фронта. И эта бесконечная вереница дала ей понимание того, что такое война, мир, любовь и траур, заново вылепив сердце, слишком долго лишенное нежности.