— Я пообещал тебе, что разберусь с этим, — выговорил я, понимая, что она хочет сказать. — И постараюсь сделать это в ближайшее время. Поэтому сейчас мы позавтракаем и поедем в больницу. Я хочу увидеть врача, выдавшего заключение о смерти и выяснить всё насчёт экспертизы. Указания, кому нужно, я уже отдал.

— Кому? — спросила она, выключив газ.

— Не важно. — Детали были излишни, и тратить на них время мне не хотелось. Тем более что отношения к Дарине как такового они не имели. — Это тебя не касается.

— Это касается смерти моей мамы, — запальчиво возразила она, выкладывая оладьи в салатник. Спокойная, она вспыхнула моментально.

Я жёстко посмотрел на неё и повторил:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не касается. Твоё дело — ждать результатов, с остальным я разберусь сам.

Она приоткрыла было губы, чтобы снова возразить, но лишь звучно опустила миску на стол. Вздёрнула подбородок.

Я продолжал смотреть на неё, и это поубавило её пыл. Гневный блеск, вспыхнувший во взгляде на пару секунд, поблёк.

— Я не могу просто ждать, — уже спокойно сказала она.

— А что ты можешь?

Я присел за стол и взял её за руку. Она попробовала высвободить ладонь, но быстро бросила это. Губы её сжались, пальцы под моими дрогнули.

— От того, что я назову тебе несколько имён, ничего не изменится, Дарина, — продолжил я. — Тебе это ничего не даст. Разве я не прав?

— Прав, — нехотя согласилась она и всё же освободила кисть и занялась завтраком.

На тарелке моей появились оладьи, рядом — блюдце с вареньем и чашка горячего чая.

— Спасибо, — я обхватил её бёдра, когда она хотела отойти от стола и провёл ладонью по ягодицам. — И не думай, что я не понимаю тебя. Понимаю. Но и ты пойми: порой самое лучшее, что ты можешь сделать: не вмешиваться. И это не значит, что ты пустила всё на самотёк. Это не значит, что ты просто сидишь и ждёшь.

— А что это значит? — она положила ладонь мне на предплечье, как будто сама не знала — хочет ли попытаться убрать или нет.

— Это значит, Дарина, что ты способна здраво оценить ситуацию и своё место в ней. Что ты способна использовать ресурсы там, где они необходимы, а не тратить их попусту.

— Хочешь сказать, что от того, что я приготовила завтрак, толку больше, чем если бы я попыталась выяснить что-то сама? — с лёгкой язвительностью спросила она.

— Да, — ответил я и не думая шутить. — В данном случае да. И не считай, что это не важно. В жизни важно всё.

Сдавшись, она вздохнула и коснулась моей головы. Вернулась за стол. Я же, скрутив оладушек, макнул его в варенье.

— Приятного аппетита, — Дарина сделала глоток чая.

Тёплое пропечённое тесто буквально таяло во рту. Чёрт возьми! В этой жизни действительно нет мелочей. И завтрак, приготовленный женщиной, неожиданно для меня самого занявшей в моём сердце столь важное место, был не мелочью. По крайней мере, для меня. Потому что мне стало окончательно ясно — хочу, чтобы там, дома, она точно так же готовила мне завтраки. Оладьи, сырники, да что угодно. И сам хочу готовить для неё, пусть даже если будет это выходить у меня только по воскресеньям.

Чутьё, подсказавшее мне, что она должна быть моей, не обмануло. Эта женщина моя. И будет моей, потому что я хочу этого.

Демьян

— Давай немного пройдёмся, — попросила Дарина, когда мы въехали на главную улицу посёлка. — Около дома есть что-то вроде сквера. Там наверняка грязно, но… — Она резко замолчала. Вздохнула. — Просто давай пройдёмся.

— Да, давай.

Колесо попало в выбоину, машину слегка тряхнуло. Разлетающаяся из-под колёс грязь забрызгала двери, капли были даже на стёклах, и что-то подсказывало, что дорожки так называемого сквера наверняка превратились в месиво. Но пройтись нам и в самом деле было не лишним. Поездка в областную больницу заняла почти весь день, часы на приборной панели показывали без четверти четыре.

Всю обратную дорогу Дарина сидела притихшая, будто этот день отнял у неё последние силы. Я и сам чувствовал себя угнетённым. Как ни крути, смерть есть смерть, и сделать её менее безысходной, чем она есть, не в состоянии ничто. Назначенная на завтра экспертиза должна была пролить свет на причину, однако вернуть мать Дарины это не могло.

— Мне бы тоже хотелось пройтись, — признался я.

Лежащая на приборной панели папка с документами съехала, и Дарина поправила её. Взяла перчатки, те самые, что я подарил ей несколько недель назад.

— Сегодня ветра нет, — заметила она, надевая их.

Я кивнул. Разговор не клеился, но вряд ли причина была в ком-то из нас. Наблюдая в окошко за мелькающими вдоль обочины унылыми, лишёнными всякого характера домами, Дарина думала о чём-то своём.

— Давай остановимся тут, — предложила она, когда мы поравнялись с покрытыми порастаявшим снегом скамьями, стоящими кустов.

Я остановился в нескольких метрах от них. Взял телефон и вышел из машины. Помог Дарине, и она, оказавшись рядом, на мгновение задержала руку в моей. Улыбнулась немного смущённо, и я в который раз вспомнил о её дочери. Утром Егор прислал очередной отчёт: несколько фотографий Сони, развлекающей их со Светланой на пару с её сыном и короткое видео, где малышка передавала маме привет и слала воздушные поцелуи.

— Не так уж и грязно, — она ступила на тротуар. Стоило ей приподнять ногу, жижа хлюпнула под подошвой. На сапожке остался развод, и я не сумел сдержать усмешку.

— Могло быть намного хуже, — тут же отозвалась она. — Ты просто не знаешь, как тут бывает.

— Догадываюсь, — обхватив, я переставил её через мокрый слипшийся ком. Почувствовал её через ткань пальто: изгибы тела, рёбра, вмиг напрягшиеся мышцы.

— Демьян! — вскрикнула она от неожиданности. Вцепилась в мои плечи и замерла, глядя на меня снизу вверх.

Убрала руки и опять чуть заметно улыбнулась. Волосы её, как и утром были перехвачены чёрным шёлковым платком, из-под пальто выглядывал ворот чёрного свитера. Но улыбка её была ещё одним доказательством жизни над смертью, столь очевидным, что отрицать это было бы глупо.