Он не сумел научить Ге прилично рисовать (этот дар не был дан ребенку), зато обучил трем языкам, которые сам знал блестяще, — английскому, греческому и родному польскому. Но ксендза в конце концов уличили в склонности к педофилии и арестовали. Возможно, что-то такое и было, потому что Ге очень изменился в период своего созревания, став особенно чувственным, даже женственным, но в то же время и необыкновенно скрытным.

Во время расследования, которое проводила шанхайская прокуратура, в личных записях ксендза нашли сочинение, написанное изящной рукой Ге, об «этической зависимости древнегреческих и древнекитайских культур от интимной эстетики китайского изобразительного искусства и европейской античной скульптуры». Ксендза казнили, а Ге отдали на воспитание в специальный интернат для испорченных подростков.

Его призвали на службу в народно-освободительную армию Китая, но там у него обнаружилось серьезное заболевание глаз, якобы грозящее полной слепотой. Его уволили и вернули в Шанхай.

Каким-то образом — видимо, с помощью родни, когда-то давшей деру в США (как я в свое время из Бразилии), он приехал в Нью-Йорк и устроился работать секретарем к владельцу сети китайских ресторанов, известному своими симпатиями к юным гомосексуалистам. Единственным напоминанием об «опасной болезни глаз» стали очки против близорукости, которые не только не портили внешности юноши, но и даже по-своему украшали его. Видимо, в Китайской народно-освободительной армии среди военных врачей тоже были люди, симпатизировавшие юному солдату, похожему на очаровательную девчушку.

Ге действительно внешне напоминал изящную девушку, сочетавшую в себе оригинальные черты азиатской и южно-европейской крови. Представляю, какое это производило впечатление на не подготовленных к подобной экзотике некоторых добропорядочных американцев!

Молодого утонченного красавца, полукитайца-полугрека, приметил один из постоянных посетителей сети китайских ресторанов преподаватель Массачусетского технологического института доктор Джереми Крайст, который тогда часто приезжал в Нью-Йорк в свою квартиру в Манхэттене. Он и рекомендовал молодому человеку поступить на факультет здравоохранения, где вел курс по одному из необычных направлений в фармацевтике, а именно — по истории и процессу возникновения народных медицинских средств исцеления. Этого Крайста студенты в Кембридже прозвали Гей-Парацельсом, несмотря на то что он был женат и даже имел двух взрослых дочерей.

Доктор Гей-Парацельс быстро сумел убедить Ге Тьо, что его редкая научная специальность сочетает в себе основы различных искусств, древних философий, археологии, истории и, разумеется, химии, биологии и медицины. Он предложил молодому очаровательному красавцу поездить с ним на раскопки, где еще можно было найти следы классического древнего аптекарского ремесла и даже обнаружить неизвестные рецепты на полуистлевших документах средневекового периода.

Молодой человек очень обрадовался такому предложению, потому что первым же местом, куда его позвал на период летних каникул доктор Крайст, была родина отца — Крит.

Что там было дальше, я точно не знаю, но Ге Тьо как будто очень успешно окончил полный курс и уехал обратно в Шанхай. Там он почему-то не стал заниматься исследованиями по своей новой специальности, а организовал туристическую компанию, отправляющую любознательных китайцев в США и Европу.

Одно время власти к нему относились с недоверием — подозревали чуть ли не в шпионаже. Думаю, не без оснований, потому что доктор Крайст, его учитель и куратор в Кембридже, когда-то действительно служил в Лэнгли и даже воевал в составе одного секретного подразделения во Вьетнаме. Он тогда был известен лишь очень узкому кругу как специалист по вьетнамскому (одному из редчайших диалектов) и китайскому (тоже какой-то особенный диалект) языкам. Словом, был человеком с особенным набором знаний и необычной биографией. Так что подозрения китайской контрразведки в отношении его близкого друга и способного ученика Ге Тьо произрастали не на пустом месте.

Не могу сказать, на чем сошлись дотошные китайские контрразведчики и утонченный коммерсант с кембриджским образованием доктор Ге Тьо, но его туристическое дело вдруг расцвело пышным финансовым цветом. Господин Тьо довольно быстро расширил свою компанию и стал ездить по Европе в поисках надежных партнеров. Так он попал в Варшаву.

Где они познакомились с паном Яном Кремером, не знаю. Пан Кремер столь же скучен и однообразен в своих интимных предпочтениях, как и я, поэтому вряд ли это стало поводом для их сближения. Скорее всего, он был удивлен великолепными знаниями польского языка весьма оригинального китайца и понял, что они сумеют наладить взаимовыгодные деловые отношения. Все же — коллеги в туристическом бизнесе, пусть даже и разновеликие по своим личным данным.

Ссорились они дважды из-за несправедливого, по мнению одной из сторон, распределения годовых прибылей от совместной деятельности. Обида исходила, разумеется, от поляка.

Я думаю, пан Кремер был не прав — ведь его скромное агентство не могло по оборотам составить и десятой доли того, что делала компания доктора Ге Тьо. Одно лишь то, что доктор Тьо выбрал из тысяч мелких польских агентств именно это, уже можно было считать большим успехом, а уж скандалить с таким партером, как доктор Тьо, последнее дело.

Но китаец оказался разумным человеком. Ему не нужны были проблемы в конкурентной среде на анархичном туристическом рынке Польши. Вполне хватало того, что он здесь делал. То была калитка в огород, на котором произрастали самые разные культуры. А если прибавить к этому, что из скромного огорода можно было очень незаметно попасть на другое, пока еще плохо возделанное поле — в Россию, на Украину и в Белоруссию, то становится понятным, почему доктор Ге Тьо проявил скромность и уступчивость во время двух конфликтов с заносчивым паном Кремером.

Ведь доктор Ге Тьо занимался туристическим бизнесом всего лишь как средством доставки на обширные восточноевропейские территории других ценностей, а именно того, в чем он блестяще разбирался по окончании Массачусетского технологического института, — производством и продажей лекарств и биологических активных добавок, созданных якобы на основе волшебных тайн древних китайских и греческих целителей.

Вот это был бизнес! Обороты обещали стать (и стали, в конце концов) гигантскими.

Это ему, человеку, глубоко знавшему медицинскую и фармацевтическую сферу деятельности изнутри, говорят, принадлежат слова: «Жадней банкиров могут быть только врачи, фармацевты и наемные убийцы».

Его знакомство с Евой произошло после второй ссоры с паном Кремером. Тот обратился к Еве с просьбой взять на себя сопровождение китайца в поездке в Лодзь. Там якобы продавалось по дешевке старое фармацевтическое предприятие, а доктор Тьо хотел прицениться к сделке.

Ева сначала подумала, что пан Кремер хочет расшевелить ее и потому под благовидным предлогом соединяет с иностранцем. Дело в том, что раньше ей не приходилось видеть доктора Ге Тьо. Но при первой же встрече Ева поняла: это абсолютно не тот случай. Доктора Ге Тьо женщины не интересовали вообще. Однако он оказался очень милым собеседником, хорошо образованным, воспитанным и даже обаятельным.