Еву Пиекносску за глаза стали называть «Мадам БАД». В одном издании знаменитого «Форбс» появилось сообщение, что личный капитал некой доселе неизвестной пани Евы Пиекносской превысил два с половиной миллиарда долларов. Также сообщалось, что она приобрела древний замок в долине Луары, огромные квартиры в престижных районах Парижа, Лондона, Варшавы и Москвы, а также в ее безраздельной собственности числилось старое фармацевтическое предприятие в Болгарии. Она якобы вложила средства и в производство болгарских духов и лекарственных препаратов на основе розового масла.

Скандалы вокруг расширяющейся корпорации, в которой пани Пиекносска возглавляла Совет директоров, а доктор Ге Тьо и пани Эльжбета Зайончковская делили кресла генерального директора и президента компании, постоянно сотрясали медиапространство. Нескончаемой чередой шли судебные процессы и выставлялись гигантские иски. Но это шло на пользу корпорации, потому что расширялись ее рекламные возможности. Известно ведь, что стать знаменитым можно двумя проверенными способами — быть популярным человеком с мировым именем или же убить его.

Кто бы знал имена убийц Авраама Линкольна, Джона Кеннеди, Джона Леннона, Петра Столыпина или русского царя Николая Романова, если бы не то, что свершили душегубы — по большей части мелкие, ничтожные посредственности? Кто бы знал Иуду, если бы он не предал Христа? Кто бы помнил Понтия Пилата, если бы он не «умыл руки», когда обезумевшая, слепая толпа поволокла сына божьего на крест? Имена великих освещают своими муками имена посредственностей, коснувшихся ножом, пулей, веревкой или предательством их трагических судеб, а значит, и самой Истории.

В обыкновенной жизни все проще. В ней крайне редко встречаются великие личности, но зато самые низкие посредственности жужжат над ухом общества, как навозные мухи, нескончаемым тошнотворным роем. И тогда срабатывает то же правило, что и в тех колоссальных исторических трагедиях.

У нас в Сан-Паулу был один старый судья. Его знали и уважали все — и те, кого он простил, и те, кого он приговорил. Один парень из нашей шайки, совершенно тупой ублюдок, как-то услышал от своей подружки-танцовщицы, что длина и мощность его члена ничто по сравнению с одним лишь именем судьи. Так и сказала! О твоем члене знают все потаскухи Сан-Паулу, но все равно их неизмеримо меньше тех, кто знает имя старого судьи. И никто якобы не интересуется, каков его член, хорош или плох. Потому что судья — великий человек, уже при жизни вошедший в историю не только города, но даже и страны, а может быть, и целого мира.

Насчет целого мира она, конечно, преувеличила, потому что вряд ли где-нибудь за границей стали бы интересоваться сан-паульским судьей. Но этот ублюдок с мощным агрегатом возмутился таким, на его взгляд, оскорбительным сравнением, пришел к дому судьи и на глазах у всех изрешетил того из своего любимого золотого (именно золотого!) Smith-Wesson. Этот револьвер мы сами же подарили ему как-то на тридцатилетие, как самому жестокому и тупому отморозку в нашей шайке, и без того известной беспримерным сборищем законченных идиотов.

Так вот он прославился. Его вздернули, но уже — знаменитым болваном.

В большом бизнесе и в большой политике действуют, как я уже сказал, те же принципы — маленькие скандальчики не повредят маленьким компаниям, а большие скандалы — крупным.

В прессе, на радио и по ТВ разворачивались масштабные скандалы о деятельности корпорации. О, сколько политиков, парламентариев, юристов и журналистов сделали себе на этом имена! Возможно, такие же, по сути, отморозки, как тот наш стрелок из золотого револьвера. Но они не были отправлены на виселицу, гильотину или на электрический стул, а, наоборот, возвысились до небес.

Тем не менее это лишь укрепляло корпорацию. Она была далеко не единственной в своей среде, но одной из самых заметных и мощных, как тот член идиота из нашей шайки в Сан-Паулу.

Однажды выяснилось, что за самыми громкими и дорогостоящими скандалами стояла американская корпорация-конкурент, которой руководил профессор из Бостона мистер Джереми Крайст, известный еще как Гей-Парацельс. Тот самый доктор Крайст, который когда-то увлекся талантами юного Ге Тьо. Эта американская корпорация уже давно скупала долги мелких фармацевтических предприятий в Восточной Европе и теперь претендовала на полное владычество в этом гигантском пространстве.

Мистер Крайст уже был очень стар, но на здоровье не жаловался. Напротив, в нем укрепилось ощущение, что с возрастом пришла не только мудрость, но и вечность.

Он разыскал доктора Тьо и предложил тому, по старой дружбе, разделить сферы влияния, но доктор Тьо неосмотрительно отказал. И даже опубликовал в крупной вашингтонской газете отчаянные воспоминания китайского студента о грязном развратнике-профессоре. Имен он не назвал, но это все равно было уже угрозой нешуточной. Началась мировая война на лекарственном поле брани.

Не буду сообщать о подробностях, за исключением того, что доктор Ге Тьо однажды был обнаружен в своей ванной в Шанхае мертвым. Его убило током в процессе того, когда он якобы хотел излечить легкую простуду с помощью одного из самых продаваемых своих электрических аппаратов. Убито было сразу два «зайца» — доктор Ге Тьо и его современное средство, приносившее многомиллионные барыши корпорации.

Вскоре после его шумных и печальных похорон умерла в Париже от сердечного приступа пани Эльжбета Зайончковская. Одна крупная телекомпания во время обсуждения подробностей ее смерти (богатейшей дамы в Западной Европе) упомянула как бы вскользь, что смерть этой царственной особы вполне могла наступить вследствие приема ею серии биологических активных добавок из одного из самых популярных наборов ее же корпорации.

В адрес Евы Пиекносской, по словам одного скандального журналиста и его брата-папарацци, стали приходить серьезные угрозы. По всему было видно — она следующая.

Спустя полгода в нашем парк-отеле «Х» появилась пани Ева Пиекносска. Она прожила здесь не очень долго, потому что однажды отправилась купаться и утонула.

На следующий день утопился ее друг-аргентинец Lucas Healy, с которым они сошлись уже здесь.

* * *

Возможно, не имело бы смысла вспоминать и этого странного человека, не будь он связан с полячкой Евой. Хотя и он тоже был фруктом тем еще…

Они с Евой действительно познакомились лишь в парк-отеле «Х», подолгу валялись на пляже, под одним зонтиком, пили чаще всего «Дайкири», который я им и подавал.

Мне кажется, Ева заранее решила поквитаться с жизнью, но ей понадобилась, в определенном смысле, моральная поддержка, чтобы осуществить роковое решение. И потом, утопиться, да еще почти на мелководье, — для этого требуются немалые воля и решительность.

Когда меня допрашивал мистер Камански, наш «утренний шеф», я не стал напоминать ему, что Лукас-Хьяли, друг Евы Пиекносской, был когда-то неплохим пловцом, даже участвовал в каких-то чемпионатах. Кому, как не ему, было известно коварство воды! Кто, как не он, рассказал очаровательной полячке о возможности уйти из жизни таким образом! Кто, как не он, потом повторил то, чему научил ее! Повторил, я думаю, потому, что не мог простить себе, что не разгадал ее страшных планов и позволил обвести себя вокруг пальца. Правда, у него были на то и свои причины.