Ведь русский Иван Голыш избрал другой метод уйти из осточертевшего ему мира, куда более традиционный — шнур от гардин. Однако Иван все же был менее тонкой натурой, чем Ева, и, видимо, не дотягивал даже до аргентинца.

Жил когда-то в Конго героический человек — Патрис Лумумба. Он даже стал премьер-министром, а еще, по-моему, любил писать стихи. Его свергли империалисты и консерваторы, убили, а его именем на родине моей матери назвали целый университет. В этот университет стали приезжать учиться со всего мира те, кому не всегда были рады на родине или на кого рассчитывали русские политики в дальнейшем.

Я бы ничего и никогда не узнал об этом университете имени какого-то цветного (я и сам ведь цветной!), не окажись там аргентинец Лукас-Хьяли. Думаю, и он ничего бы не знал, если бы жил и мужал в своей Аргентине, в Буэнос-Айресе, в котором когда-то родился. Но его отец с матерью однажды, в начале шестидесятых, уехали в Никарагуа на заработки. Отец Лукаса-Хьяли был неплохим агрономом, и его наняли в одной американской компании на обширные кофейные плантации.

У Лукаса-Хьяли был старший брат — вконец отмороженный революционер. Его еще в Аргентине арестовывали несколько раз за связь с красными, нещадно лупили в полиции, отпускали, потом опять хватали, опять лупили, и так постоянно. Он поступил в какой-то колледж, но уже через полгода его отчислили за радикализм во взглядах.

К тому времени, когда семья переехала в Никарагуа, там уже давно правил жестокий клан упыря Сомосы. Может быть, кто-нибудь бы и пожалел об этом, но только не брат Лукаса-Хьяли. Вот где он мог разгуляться! Он и разгулялся. Сидел даже!

На этот раз все закончилось очень плохо — его насмерть забили в полицейском участке. Сначала он отсидел целых семь лет, вышел из тюрьмы, его вновь схватили и наконец все-таки убили.

Это, разумеется, не могло не повлиять на младшего брата — на Лукаса-Хьяли. Его отец, с утра до ночи вкалывая на кофейных плантациях, потребовал от младшего сына оставить мысли о мести за брата и готовиться заменить отца в деле. Но не тут-то было!

Лукас-Хьяли все же поступил на экономический факультет национального университета в Манагуа, хотя его из-за кровной связи с братом-революционером туда два года просто не подпускали — загадочным образом терялись документы. То есть он их собирал, сдавал в комиссию, а потом эти чертовы документы «терялись» в непонятных кабинетах. Таким образом, он не мог попросту участвовать в абитуриентских экзаменах. После их окончания документы вдруг находились, но это, как говорится, припарки к холодным уже ногам. Поздно!

Вроде бы ему не отказывали в праве на учебу, но результат все же был такой, как если бы отказали — учиться он не мог. Типично для бюрократического государства, в котором бюрократия — не случайное досадное явление, не раздражающий людей легкий недостаток, а строгая, непоколебимая система управления страной.

Почему эти его документы однажды «не потерялись» и он наконец был допущен до экзаменов, не знаю. Возможно, кто-то недоглядел или, наоборот, как раз «доглядел». Говорю же, у бюрократов не все так просто и примитивно, как кажется на первый взгляд! Они вдруг становятся либералами, и даже куда либеральнее, чем истинные либералы. Но в это не стоит верить. Что-то в очередной раз изменится, и они опять — бюрократы и консерваторы. Те же холодные глаза, тот же лед в надменном общении с беззащитными людьми, та же державная жестокость и та же любезная вседозволенность в отношении своих, близких по крови и нравам.

И все же молодой аргентинец, брат убитого в полицейских застенках революционера-левака, вдруг стал обыкновенным студентом.

Лукас-Хьяли непрерывно участвовал во всех забастовках и протестных акциях, залезал на студенческие баррикады, размахивая красной тряпкой, попадал в полицию вместе с такими же, как он, бунтарями, не раз был жестоко бит. У него на переносице именно с того времени остался заметный шрам — двинул ногой жирный полицейский во время драки на демонстрации.

Он уже проучился в университете полтора года, когда упырю Сомосе и его собачьей клике дали по загривку и власть в стране перешла к левакам — сандинистам. Однако вскоре в стране началась гражданская война с деятельным участием контрас — сомосовцев и таких же, как они, беспощадных консерваторов. А этих чертовых контрас поддерживали хитрозадые, двуличные американские политиканы из разряда холодных бессердечных ублюдков и еще какие-то грязные вурдалаки из Гватемалы и Гондураса, в том числе, между прочим, и из Аргентины.

Сандинисты же возглавлялись отчаянным парнем — Даниэлем Ортегой, когда-то крепко дружившим со старшим братом Лукаса-Хьяли. Их, нескольких человек, еще в шестьдесят седьмом году, когда брат Лукаса-Хьяли был еще почти мальчишкой, арестовывали по подозрению в ограблении отделения Bank of America. В семьдесят четвертом в обмен на захваченных партизанами заложников их всех освободили.

Но семь лет в тюрьме они все же просидели! Это ведь уже позже брата Лукаса-Хьяли забили насмерть в полицейском участке.

Потом я еще разок об Ортеге напомню, потому что именно он более всего повлиял на судьбу Лукаса-Хьяли. Может, он об этом до сих пор и сам не знает.

А в то время аргентинские полицейские разворачивали громадную операцию против левых движений в Латинской и Центральной Америке. Называлась она «Чарли». Я точно не знаю всех подробностей, но главное состояло в том, что «чарли» вербовали шпионов и провокаторов внутри левых движений, а тех, кого невозможно было стреножить, просто ликвидировали. Казнили то есть самыми разнообразными способами.

У нас в Бразилии они тоже вроде бы наследили. Помню, в соседнем квартале, в Сан-Паулу, объявилась одна жутко жестокая банда. Откуда взялись, мы так и не поняли. Грабили, убивали, вели себя бесцеремонно, никого не признавали, ни с кем ни о чем не желали договариваться. Их было человек двадцать или даже чуть больше. Они все были здорово вооружены. И машины у них были… очень мощные тачки!

А потом мы отловили двоих. Один сдох от пыток — этим у нас занимался крутой перец по кличке Добряк. Второму все же развязали язык (ему его потом, правда, свои же и вырвали). Так этот рассказал, что главная задача банды — заниматься активной марксистской и маоистской пропагандой, сеять страх и ужас среди населения. Обыкновенный террор против обыкновенных людей. Вот что это такое. За это им и платили. На самом деле это были провокаторы, которые должны были своей жестокостью восстановить людей против красных. Во всяком случае, мы это так тогда понимали.

Болтают о марксизме и какой-то там классовой справедливости и тут же убивают, сжигают, режут носы, уши, выкалывают глаза, насилуют, грабят… Таким образом вырабатывается условный рефлекс: красные — значит, неминуемая смерть для невинных и без того униженных людей. А дальше — выборы. Попробуйте угадать, за кого проголосуют избиратели: за умеренных левых (но все же левых!) или за правых с их американскими хозяевами и компаниями. Вот тебе и вся операция. «Чарли» называлась.

Можно подумать, наши доморощенные марксисты и маоисты нуждались в такой их поддержке! Они ведь и сами хороши были!