Но минусы тех, кто ворует, покупает или еще каким-то образом накладывает лапу на чужие разработки, тоже очевидны. Они всегда на шаг, а то и на два отстают от творцов. И этим объяснялось поведение их корабля. Линкор, построенный в Империи либо в том же Альянсе, имей он те же размеры, что китайский звездолет, нес бы непроницаемое силовое поле новейшего образца, реакторы, которые позволили бы поддерживать круговую защиту. А еще высокоэффективные системы наведения и артиллерию, способную погасить защиту «Аляски» с трех-четырех залпов, после чего спокойно и неторопливо, без помех расковырять крейсер. Так и получилось бы, но вышло так, как вышло, и теперь подобранный из космоса труп в разорванном скафандре, явно упрощенной копии старых имперских образцов, лежал здесь, ожидая решения – отправиться в холодильник или же обратно за борт. Подумав, Камнеедов принял именно это решение – в конце концов, он сейчас имперский корсар, а не имперский же дознаватель, и чужие антропометрические данные ему неинтересны.

Вот так вот, все просто и логично. И никаких эмоций. Американцы – конкуренты. Китайцы – тоже конкуренты. Империя к тем и к другим относится ровно. Когда-то по плечу дружелюбно хлопнет, а когда-то и убивательски… Все зависит от ситуации. Впрочем, в раскладах с китайцами, насосавшимися на халяву чужих достижений, все еще проще. Русские всегда отдают долги. И так же всегда приходят за своими деньгами, жестоко карая тех, кто эти деньги спер. Это не гремит так часто и публично, как первая часть фразы, но понимающие люди в курсе. А непонимающие – ну, вот так, как сейчас. Ничего личного, просто бизнес. Так что за борт эту обезьяну, и без нее хлопот изрядно.

Шагая по коридору к рубке, Камнеедов размышлял отнюдь не о том, к какому человеческому подвиду относились их противники. Куда больше его интересовало, откуда они узнали о теоретически секретной имперской экспедиции. Похоже, назначение или хотя бы маршрут ее давно превратились в секрет Полишинеля. Отсюда возникал закономерный вопрос: там что, в институте, на каждой лестничной площадке сидит шпион? Ладно, ушла информация кому-то одному, тем же американцам или британцам. У них и разведки хорошие, и, главное, сотрудничают они между собой, пусть и довольно ограниченно. Узнали одни – могли сообщить своим заклятым друзьям и даже операцию, если что, совместную спланировать.

Но если появляется еще кто-то, значит, информация расползлась достаточно широко. Настолько, что здесь может появиться еще кто-нибудь, кого лично Камнеедов предпочел бы видеть на поверхности любой из местных планет. Главное, чтобы разбитым вдребезги. Как-то не согласовывалось это с его представлениями о стиле работы и возможностях имперской службы безопасности, да и разведывательные структуры Альянса тоже предпочли бы сохранить полученные сведения в тайне. Не стыковались расклады, хоть тресни.

А еще возникал закономерный вопрос: что делать дальше? Ждать «Вайгач»? Контрольный срок через двадцать часов, еще двенадцать – резерв. Сидеть в одной системе с поврежденным, но все еще опасным американским крейсером не особенно приятно. Плюс следующее распоряжение командования, переданное ему старательно прячущей глаза Изабеллой. Прячущей, наверное, от стыда – она-то изначально знала, что эта система не конечная точка их маршрута. Всего лишь место рандеву. Если оно не случится, то придется лететь дальше, к последней из контрольных точек, координаты которой агентесса им, собственно, и вручила. А значит, никакого передатчика материи здесь нет. Не суждено стать местному светилу наблюдателем за тем, как открывается тайна прошлого. Лишь свидетелем маленькой человеческой драмы. Насколько Камнеедов знал особенности китайских звездолетов, на таком могло служить порядка тысячи космонавтов. Для китайцев и впрямь мелочь. Драма, не трагедия…

В рубке все было, как всегда. Россыпь огней на пультах, скупо светящиеся экраны, анатомически выверенное кресло, в которое Камнеедов опустил с легким вздохом облегчения свое усталое тулово. Перегрузки, чтоб им ни дна, ни покрышки, вымотали его чрезвычайно. Потянувшись так, что захрустели суставы, он мимолетно позавидовал отчиму Изабеллы. Вот уж кто такой мелочи, как перегрузки, даже не заметил бы. Выходец с «тяжелой» планеты, выросший при двойной по сравнению со стандартной силе тяжести, тот обладал низкорослой кряжистой фигурой, широченными плечами и на редкость спокойным, даже, скорее, немного пофигистическим характером. При этом никто и никогда не видел его разозленным – то ли умел человек владеть собой, то ли просто был добродушен, как многие очень сильные люди. А уж в силе ему отказать не смог бы даже самый яростный скептик – достаточно вспомнить, как он в одиночку удержал на краю обрыва перевернувшийся колесный автомобиль. Для такого, как он, сегодняшнее приключение наверняка проходило бы по статье «легкая разминка».

С легким шелестом отъехала в сторону дверь, выводя Камнеедова из замешанных на воспоминаниях размышлений. Он обернулся, приподнял брови:

– Что-то случилось?

– Да нет вроде…

– Тогда иди отдыхай, пока есть время. С маневром я справлюсь и один.

Действительно, ничего сложного он делать не собирался. Скрыться за звездой от радаров крейсера, а там уж занять позицию аналогичную той, что была до стычки с китайцами. Найти соответствующий поток астероидов не проблема. Так что, с его точки зрения, вымотанному боем экипажу следовало, пользуясь моментом, отдыхать. А он… Ну, сам он подремать еще успеет.

– Сердишься на меня? – спросила Изабелла, садясь на свое место. Облокотилась на пульт, подперла голову обеими руками, сцепив пальцы. Судя по всему, ей сегодняшний день тоже дался очень нелегко.

– Нет, не сержусь, – почти честно ответил Камнеедов. – На что сердиться? У тебя был приказ, ты его выполнила. Это нормально.

– Сердишься, – на сей раз интонации были не вопросительные, а утверждающие. – Ну, извини, что не оправдала твоих надежд.

– Надежд? – Камнеедов честно пытался возмутиться, но вышло как-то неубедительно. – При чем здесь надежды? Что было – то быльем поросло.

– Да-да, так я тебе и поверила. Знаешь, лучше не обманывай. Ты как с детства эмоции скрывать не умел, так и сейчас не научился. На лице все написано.

– И что же у меня написано на лице? – прищурился Камнеедов. Раздражение куда-то ушло, осталось лишь усталое любопытство. – В детстве и сейчас?

– В детстве… Ну, я тебя тогда почти не знала, – хихикнула Изабелла. – Я ж прилетела-то позже. А вот в юношестве ты в меня был влюблен.

– Аж два раза, – саркастически усмехнулся капитан. – Хотя… Если с точки зрения физиологии – тады ой, спорить не буду.

– А чего тут спорить? В том возрасте у всех мальчишек мысли одинаковые, как под копирку. И не только мысли. Хотя, признаться, мне было приятно, когда ты заречным из-за меня морды чистил.

Когда я им, а когда и они мне, подумал Камнеедов, машинально потрогав языком выращенные заново нижние резцы. Нет, парнишку он тогда, конечно, уделал, но пару раз этот хренов боксер достал его неслабо. Отец еще ругался, мол, не умеешь драться – не лезь.

– У вас, – постарался не остаться он в долгу, – женщин, в сопливом возрасте тоже все мысли одинаковые. Как бы перед парнями на танцах поэффектней продефилировать да посмотреть, как они слюной капают. Не задумываясь, к слову, о последствиях.