Несколько долгих мгновений Регген смотрел на меня пораженно, а затем с недоверием взял тряпку и все вытер. Распрямился, чуть слышно выдохнул:

– Так ты не на поцелуй разозлилась?

– Нет. А должна? – Застегнула пальто и накинула капюшон на голову. – Хотя должна, – заметила после недолгого размышления, – сами целовали, сами об этом пожалели и сбежали. Невольно чувствуешь себя использованной…

– Ося, я не хотел!..

– То есть вы еще и через «не хочу» действовали? – хмыкнула я, и его перекосило. – Однако весело. Ну да угодники с вами, покаетесь потом. Идемте скорее за мукой!

Только зря я спешила и задохлика за собой тянула. В Тмине мукой не торговали от слова «совсем». Ибо здесь праздновали победу над одержимым, что зверем ворвался на склады почтенных торговцев, попортил мешки и сбежал, стоило ллосевцам выйти на охоту, а стражам контроля прийти сквозь портал. В итоге склады оцепили, товар описали и подвергли сожжению. По рассказам пьяного вдрызг сторожевого, стоявшего на вышке, зубастый монстр прибежал от границы Дагатии с пыльной Т’Агро. А со слов торговца Захри, зверюга хрипел, плевался белой пеной и что-то пытался учуять не то в мешках, не то подле них.

– Весь товар испоганил, собака! Надо бы этих тварей собрать и расстрелять…

– Так вам же возместят?! – возмутился молчавший до сих пор граф-задохлик.

– И что с того, что возместят? – взвился Захри. Всплеснул руками в перстнях и ткнул пальцем в мага: – Я-то деньги получу, но никак не удовлетворение от торговли! Красную тросточку псине в за…

Вот тут-то взгляд торговца опустился на руки Реггена и трость со знаком зверя. Пьяный лепет мгновенно оборвался, огонек раздора ушел из глаз. И мужик, еще минуту назад задиравший двойной подбородок, вдруг весь съежился и отступил. Затем отшагнул и устремился в сторону праздничных шатров, чтобы запить очередной испуг или позвать на помощь. Стоило ему войти, на улицу выскочили охотники из Ллося, а среди них мои отец и брат. Тополь и Резак Степные.

Вот как знала, что плохо начавшийся день закончится тоже плохо. И не стоило нам ловить торговца на пригорке у шатров, нужно было у дома его допрашивать, в крайнем случае у складов. И что делать теперь?

– Ося, ты что, испугалась? – спросил задохлик, едва я отступила за его широкую спину. Пусть он и тощий, но разворот маговских плеч – ого-го, и пальто на этих плечах лежит хорошо, авось и меня скроет.

– Я – нет… Просто не хочу, чтоб меня видели.

– Враги? – ощетинился граф, заметив, как от охотников отделились двое и направились к нам.

– Родные.

– Так тем более надо с ними поговорить, – воинственно начал он, но с места не сдвинулся. Я не дала, обхватила руками и зашептала, что на мою родню лучше время не тратить. Ведь нам нужен тминовский староста, пусть позовут.

Маг попросил, они позвали, но в шатер не ушли. Остались стоять на морозе, мрачно взирая на Реггена и подошедшего к нам немолодого щуплого полугнома, мастера ковки Диса Дро.

– Я сразу понял, что это не заплутавший оборотник. – Староста громко икнул, отер лоснящиеся жиром губы. – Оборотник бы полез до коров и кур, а этот чумной был. Вначале сунулся на склад к муке, затем на рынок в отдел чугунков и к девчатам из швейной мастерской. Осенька, вы, верно, их знаете. Там работает моя младшая, Суоко.

Зря он меня по имени назвал, у охотников слух хороший.

– Суоко? Да, зна-а-аю, – ответила я, краем глаза кося на родных. И точно, отец остался внизу, а вот брат поспешил подняться сюда. – Что ж, спасибо большое за ответ, мы пошли.

– Но, Осока, вам разве не нужна мука? – удивился Дро и повторил мои же слова: – Пять или шесть мешков мелкого помола и двойного просева.

– Нужна, – кивнул задохлик. – И каковы будут ваши предложения?

– Да как бы не очень, – попыталась я отговориться, думая о том, что между встречей с родней и тройной переплатой за столичную муку я выберу третье – сбегу.

– У моей сестры есть небольшой личный запас, и если вам будет угодно… то без надбавки по рыночным ценам. Три серебрушки за мешок.

– Ося, сколько на рынке? – спросил Регген. И правильно сделал, с полугномами нужен глаз да глаз и торг, причем открытый. Иначе заведут в подвал, заставят погрузить мешки на тележку, поднять на поверхность и там уже огорошат небывалым процентом за бережное хранение.

– Две серебрушки и семьдесят пять медяшек. И давайте уже пойдем…

– Двадцать пять медяшек за подъем из подвала, – объяснил нам староста и не сдвинулся с места.

– Десять, и за все мешки.

Пусть я сбежать хочу, но обобрать себя не позволю.

– Да это грабеж средь бела дня! – всплеснул Дро руками. – У торговцев склады, у нас же подвал. Ранее работал подъемник, а теперь все приходится поднимать на своем горбу.

– В таком случае я сам подниму, – вызвался граф.

– Не с вашим ростом… Лучше мы.

– Не за такие деньги, – воспротивилась гномка внутри меня.

– Тогда я подъемник починю, – решил задохлик, чтоб я не торговалась два часа. – Где дом вашей сестры?

– У нас общий! Пройдемте.

Наконец-то мы уходим! Схватила Реггена за руку, повела…

– Ося, стой на месте! Я знаю, это ты.

– И что, что я? – ответила, не останавливаясь. Окликни меня отец, я бы подчинилась, а младшего брата можно и ослушаться.

– А то, что ты с ума сошла! Сбежала, понимаешь ли, в город, одна. Без помощи, без защиты!

Голос и шаги Резака Степного неумолимо приближались.

– А защита – это муж? – спросил Регген, коего я продолжала безрезультатно тянуть.

– Да, – подсказал отошедший от нас Дро.

Староста деревеньки Тминь явно забавлялся. Он-то пусть и полугном, но своих дочерей растил без гнета предгорных традиций, за что был ими безмерно любим. Вот и его Суоко работает где хочет, а не где скажут. Да и замуж не спешит, а ведь она старше меня года этак на три.

– Муж? – Вскинув голову, я встретила хмурый взгляд брата. – И куда бы я с новым ярмом уехала? Ответ простой – никуда.

– Ну, – начал Резак, заложив большие пальцы рук за край ремня. Верный признак тяжелых дум, называется, чего б солгать правдиво. – Ну, ты бы хоть на Рябых не работала! – нашел он оправдание.

– Ага, пахала бы на вотчине отца вплоть до следующего выгодного свата.

– И что плохого? – возмутился добрый братец. И правильно, ему по душе полы стелить, а вот мне надоело еще в пятнадцать лет.