За тем, что происходило на поляне, из кустов смотрел Андрей Гнутый.

Он пришел в себя, тряхнул головой, вскочил с земли и тут же услышал голос за спиной:

– Стоять, собака!

Гнутый резко обернулся.

– Бежать собрался, пес смердящий?

Разбойник быстро посмотрел влево, вправо.

– Стоять, я сказал! – повторил приказ Гридя Шангин. – Или на куски порублю!

Гнутый бросил саблю на землю.

– Твоя взяла, сдаюсь!

Гридя усмехнулся.

– А куда бы ты делся, клоп вонючий? На колени, сволочь! И не крути башкой. Отсюда тебе путь только в пыточную избу или на небеса, к своим собратьям, таким же гадам, как и ты.

– Так я не по своей воле в шайке оказался. Не убивал, не грабил никого. Хотел бежать, да тут ты появился.

– Молчи, пес! На Москве разберутся, кто ты да что. А теперь встал и пошел к обозу! Вздумаешь бежать, прибью на месте.

Гнутый поднялся с колен и обреченно двинулся к месту разгрома его подельников. Он не хотел разделить их участь, хотя и понимал, что на Москве с ним особо церемониться не станут. Будут выбивать все, что знает. Но все же это жизнь. А там, глядишь, за раскаяние царь и помилует.

Надо лишь не упрямиться, сразу выложить все, что известно о делах шайки Ярого и стоять на том, что уже заявлено. Он, мол, в шайке недавно, на деревни, села и обозы не ходил, даже в нападении на игумена не участвовал. В шайку был загнал силком. Вот только станут ли палачи чинить следствие?

Шангин подвел Гнутого к Скуратову и Филиппу.

– Вот он, тать, общавшийся с боярином. Он по описанию знает человека, который должен явиться к реке и передать Ярому деньги.

Гнутый изумленно посмотрел на Шангина. Откуда это известно опричнику?

Разбойник задрожал. Положение его осложнилось. Он жалел, что не решился на побег в лесу. Лучше бы его сразу убил этот опричник. Теперь на помилование или снисхождение рассчитывать нечего. Да и на жизнь тоже. Он завыл и упал на колени.

Скуратов взглянул на Филиппа.

– Всыпать ему кнута, отче, чтобы заткнулся?

– Пусть кричит. Потом замолчит, задумается и расскажет все, что знает. Такие негодяи, как этот, мать родную продадут, лишь бы шкуру свою сберечь. Но и он раб Божий, хоть и попал в руки дьявола. Доведется, я с ним сам потом поговорю.

– Как скажешь, отче. Ну а с Ярым сейчас беседовать будешь или тоже на Москве?

– Он хотел здесь говорить, значит, сейчас. Да и у тебя, по-моему, еще дел много.

– Да какие дела? Собрать трупы, сбить волоки, чтобы тащить этих покойников через села и деревни на Москву.

– На это тоже нужно время.

– Хорошо. – Малюта обернулся к опричникам, державшим связанного главаря шайки. – Захар, Лукьян, тащите сюда Ярого. Настоятель монастыря с ним говорить будет. – Скуратов взглянул на Филиппа. – Я бы тоже не прочь послушать, что желает сказать эта кровавая собака.

– Коли не пожелает исповедоваться, слушай!

– Ага! Отдам распоряжение, подойду. А там как получится. – Малюта объявил сбор дружине.

Главаря шайки подвели к Филиппу.

– Мне сказали, Ярый, ты хотел о чем-то поговорить со мной. Убить меня тебе уже не удастся, а побеседовать можно. Я слушаю тебя.

– О чем теперь-то разговоры вести?

– Так ты хотел насладиться беспомощностью человека, обреченного тобой на смерть? Понятно, но тогда у меня к тебе будут вопросы.

Ярый скривил физиономию то ли в усмешке, то ли в гримасе боли или ненависти.

– Раз так вышло, что же, спрашивай, игумен. На что смогу, на то отвечу. Но особенно на откровенность не рассчитывай. Мне еще предстоят серьезные разговоры. Палачей у Ивана много!

– Как ты смеешь называть так государя!

– Государя? Нет, монах! Это мы служим истинному государю, которого иноверцы лишили престола.

– О ком ты, Ярый?

– Знамо о ком. О Юрии Васильевиче, мать которого, благочестивая Соломония, была насильно заточена в монастырь. Там он и родился, а народ дал ему имя Кудеяр.

– Вот ты о ком, заблудшая овца! И кто ж тебе такую глупость в голову вбил?

Ярый демонстративно отвернулся и пробурчал:

– Не твоего ума дело.

– Придется просветить тебя, а то так и помрешь, не ведая правды.

– Оно мне нужно?

– Правда, Ярый, нужна всем, даже таким пропащим, как ты. Запомни, несчастный, у Соломонии Сабуровой никогда не было детей. Так что Кудеяр не наследник престола, а такой же разбойник, как и ты.

– Я это уже слышал. Скажу тебе, монах, забивай головы своей братии, а меня переубеждать не надо. Для меня законный царь – Кудеяр.

– Да что ты его слушаешь, отче? – воскликнул Малюта, подошедший к ним. – Он тебе и не такого наговорит, лиходей. Посмотрим, как этот пес на дыбе взвоет. В пыточной избе он все признает, во всем раскается, сам же и смерти просить будет.

– Раскаяние, Малюта, под пыткой не приходит.

– А мне все одно. Я получил приказ царя, вот и исполняю его. Обоз готов, отче. Часть моего отряда проведет тебя до Москвы.

– Ты с нами не едешь?

– Нет, – ответил Скуратов. – Мне еще надо побывать кое-где. Глядишь, зацеплю рыбешку покрупнее этого Ярого.

– Думаешь, неизвестный боярин пришлет своего человека для расчета с шайкой?

– Не уверен, а там кто его знает. Проверить не мешает.

– Это верно.

– Гнутого я с собой заберу, Ярый с тобой в обозе поедет.

Филипп кивнул.

– Хорошо.

Скуратов отдал команду:

– Корза, трогай!

К вечеру обоз прибыл в столицу. Игумену передали, что царь хотел бы встретиться с ним немедля. Филипп пришел во дворец.

Иван Васильевич с радостью встретил друга детства.

– Филипп! Рад видеть тебя.

– Здравствуй, государь. Ты мог бы и не увидеть меня.

– Ты насчет шайки, поджидавшей обоз в Задольских лесах? Так все же разрешилось!

– Теперь поздно об этом вспоминать. Только скажи, откуда ты знал, что меня хотят убить?

– Ты, Филипп, присаживайся, в ногах правды нет.

Игумен устроился на скамье.

Царь сел в кресло и спросил:

– Проголодался с дороги?

– Есть немного.

– Ничего, после разговора поужинаем.

– На трапезу меня братия ждать будет. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

– Точных известий о нападении на твой обоз у меня не было. Лишь предчувствие, что нечто подобное вполне может произойти.