Поэтому вместо того чтобы «поштучно» в парах со «стариками» или хотя бы небольшими группами вводить в бой необстрелянных новичков, их стали бросать в пекло воздушных свалок целыми полками. Естественно, вчерашние курсанты начали гибнуть, платя своими жизнями за традиционную российскую чиновничью тупость и любовь к эффектным реляциям. В этой «мясорубке» перемалывались десятки 20-летних лейтенантиков. Они погибали, часто даже не успев понять, что и как произошло. Счет потерь мог идти и на сотни, но, к счастью, сам ограниченный масштаб конфликта не позволял нашим стратегам привычно завалить противника трупами.

Примерно в это же самое время американцы взяли на вооружение систему, от которой мы отказывались. У них спешно создавались специальные школы воздушного боя. Прежде чем попасть в зону боевых действий, выпускник училища проходил многоэтапную подготовку. Зато ветераны, прежде всего имеющие за плечами опыт Второй мировой войны, получали полный карт-бланш.

Происходящее напоминало трагический театр абсурда. Советское командование заменяло опытные, хорошо слётанные боевые части новыми эскадрильями, укомплектованными едва «вставшими на крыло» пацанами. Вашингтон же спешно менял цыплят на ястребов.

Была и ещё одна причина резко возросших наших потерь в Корее. Как и в конце тридцатых годов, лётные училища вновь стали выпускать молодых лётчиков, которых не научили выполнять сложные фигуры высшего пилотажа, летать на пределе возможностей — своих собственных и самолёта. Командиры полков и дивизий тоже, боясь испортить себе карьеру лётным происшествием или катастрофой, стали больше думать о том, как бы чего не вышло, чем заботиться о подготовке своих офицеров к войне с сильным противником. Даже курсы боевой подготовки для лётчиков, которые должны были отправиться в Корею, сократили до предела. В результате ребятам приходилось в боевых условиях учиться науке выживания на войне: пилотажу, групповой слетанности, воздушному бою, стрельбе.

Из памяти начальников разного ранга, похоже, совершенно выветрились болезненные воспоминания о том, как в 1941-42 годах прибывавший на фронт авиаполк переставал существовать через неделю напряжённых боёв; как выпускники ускоренных курсов лётных училищ имели один шанс из ста дожить до своего десятого боевого вылета. Только перед лицом надвигающейся катастрофы ответственные за кадровые вопросы генералы смогли преодолеть собственную косность и узость мышления. Начиная где-то с конца 1943 года, коренному реформированию подверглась вся система подготовки лётных кадров для фронта. Стали проводиться конференции для лётного состава, на которых самые результативные пилоты делились с коллегами из других воздушных армий секретами мастерства. В училищах курсантам стали больше давать лётных часов. Если ещё в начале войны мальчишек почти не учили стрелять из-за экономии боеприпасов, то теперь ситуация изменилась. Но вот прошло всего семь лет после победы, и всё возвращалось на круги своя.

Борис не хотел, чтобы его люди повторили опыт некоторых лётчиков лета 1941 года, которые испытывали шок, обнаруживая превосходство немцев во всём. Между тем сдружившийся с «Одессой» самый младший член их команды отчаянно рвался в бой, хотя едва умел летать и стрелять. Таких мальчишек-романтиков на войне обычно сбивают в первых вылетах. Поэтому Борис уделял Сироткину больше времени, чем остальным, часто вылетал с ним в паре.

— 56-й! Смотри! Справа на два часа — звено «Сейбров»! Крути за мной влево-вверх! Молодца! Боевым разворотом на противника. Атакую, прикрой! Выходим из атаки вправо! Вправо! Не проседай!!! Подбери ручку на себя. На себя, тебе говорят! Не болтайся, как дерьмо в проруби! Чётче действуй рулями! Та-ак, уже лучше. Теперь давай в набор высоты. Слеза снова «Сейбры»! Не отставай, попадёшь под удар — костей не соберёшь! Внимание, бармалей у тебя на хвосте! Уходи от него змейкой, чтобы видеть противника, старайся поймать момент, когда можно «вдруг» выпустить тормозные закрылки-щетки. Провалишь атакующего, чтобы он промахнулся мимо тебя и выскочил вперёд, — считай, заново родился!

Новые вводные следовали одна за другой. Мнимые «Сейбры» появлялись по прихоти командира то с одной стороны, то с другой. От наваливающихся на него перегрузок Алексей стал красный как рак. Перед его глазами плыл алый тумак. Но парень изо всех сил старался удержаться за ведущим. А тот только расходился, гоняя Сироткина от нуля до пяти тысяч. Они взмывали вверх, пикировали, «гудели» на виражах. При этом Борис требовал, чтобы Сироткин успевал крутить головой на 360 градусов, ибо как бы тяжело ни приходилось в бою, надо каждое мгновение знать, что делается вокруг тебя.

— Учись видеть сразу всё — меня, приборы, землю, противника! Распределяй внимание! Тогда ты король!

Обзор из кабины «МиГ-15» был чрезвычайно ограниченным. Поэтому особое значение приобретало умение вовремя повернуть голову в нужную сторону, а когда-то и домыслить себе недостающую «картинку». Борис старался научить начинающего профессионала умению представить обстановку боя, исходя из того, что тебе видно, сложить всю мозаику, даже не имея в своём распоряжении каких-то кусочков информации, чтобы просчитать свои и чужие ходы. Такому не могли научить ни в одной академии мира, ибо настоящие секреты ремесла во все времена передавались лишь непосредственно от мастера ученику — из рук в руки. Но наука эта требовала чудовищного напряжения и концентрации сил.

— Веселее работай, непринужденней! И-импро-ови-изируй! — словно издеваясь над измотанным напарником, призывал Нефёдов. — Где же твой кураж, ис-тре-би-и-тель!

Вскоре Алексей окончательно вымотался и почти не соображал, что делает. А годящийся ему в отцы Нефёдов не только выдерживал такую адскую карусель, но ещё недовольно покрикивал на молодого человека:

— Да подтянись же ты! Ну что ты там тянешься, словно старая кляча?! Контролируй самолёт, не виляй!

Наконец командир смилостивился:

— Ладно, нормально поработали, сейчас быстро сбегаем на полигон и домой.

Алексей облегчённо перевёл дух. Предстоял относительно спокойный полёт до сопки, которую лётчики особой авиагруппы использовали в качестве мишени для учебных стрельб.

На обратном пути им попалось удивительной красоты облако. Оно было необычного жёлтого цвета, от чего казалось подсвеченным изнутри. Алексею вспомнился вечер накануне его отъезда. Перед командировкой Нефёдов дал Сироткину недельный отпуск. В последний день Алексей договорился встретиться с товарищем по ремесленному училищу, Но тот пришёл на свидание со своей сестрой Женей. Они ждали Алексея на лодочной станции в городском парке культуры. Стоило Сироткину ещё издали увидеть Женю, как он сразу почувствовал непонятное волнение. Что-то спокойное и очень родное чувствовалось в её маленькой фигуре. Говорят, что у каждого человека на земле есть своя пара. Правда, найти её редко кому везёт. Теперь-то он был уверен, что лучше Жени ему уже не встретить девушки. Но в первые минуты Алексей страшно смутился. Он чувствовал приятное томление в груди и одновременно не знал, как ему вести себя с ней. А она насмешливо смотрела на заробевшего юного лейтенанта и говорила с ним будто с младшим братом, хотя они были ровесниками: