Подтверждая мрачные предчувствия Бориса, Павловский с первых дней командировки начал колоть лётчикам какие-то инъекции. Майор Бурда всячески поддерживал его, заставляя всю группу ходить на процедуры, пить пилюли, сдавать для анализов кровь. Альянс этой парочки напоминал Борису союз ловких аферистов. Уж больно навязчиво доктор рекламировал «подопытным» свои действия, а особист так же активно принуждал участвовать в сомнительных экспериментах. Вскоре с летчиками действительно начали происходить необычные вещи. И без того обладающие хорошим здоровьем мужчины почувствовали себя так, будто скинули с плеч лет двадцать.

«Одесса» очень метко заметил насчёт доктора: «Он наш академик Павлов, а мы его собачки». Впрочем, Лёня не возражал против своего участия в эксперименте, ибо его и без того распутинская половая потенция после начала курса «лечения» стала просто чудовищной. Всё свободное от полётов время Лёня проводил в городе, не вылезая из местных борделей, которые захватившие власть в стране коммунисты ещё не успели ликвидировать. Красавчик хвалился, что теперь может заниматься любовью круглые сутки почти без перерыва. Женщины действительно буквально преследовали этого Казанову повсюду. Из своих загулов подвыпивший Лёня частенько возвращался только под утро за несколько часов до начала полётов. Как командир Борис не мог допустить подобной «цыганщины», тем более что пример Лёни разлагающе подействовал на остальных. Поэтому однажды Борис решил застать «Одессу» на месте преступления. Однако перехватить вернувшегося из самоволки подчинённого Нефёдову не удалось. Лёня словно почувствовал засаду и вернулся на аэродром не через дыру в заборе, как обычно, а перелез через ограду где-то в другом месте. Однако Нефёдов был уверен, что неисправимому гуляке всё равно не уйти от заслуженного наказания. Тем более что уже при входе в казарму Борис наткнулся на изобличающие нарушителя дисциплины улики в виде двух пустых бутылок местной водки. Каково же было удивление Бориса, когда выяснилось, что Красавчика в казарме нет. Кто-то предупредил Лёню, что его разыскивает командир. Борис обнаружил ловкача делающим зарядку в спортивном городке. Обнажённый по пояс, раскрасневшийся после упражнений на турнике и брусьях, одессит имел вид бодрый и молодцеватый.

— А ну-ка, голубь, дыхни! — ещё не теряя надежды изобличить афериста, приказал Борис.

— Командир, я так понимаю, что какой-то вражеский голос набрехал вам, что Лёня пьян? — усмехнулся Красавчик. — Не верьте враждебной пропаганде. Лёня всю дорогу трезв как стёклышко. Хотите — в натуре докажу.

Он вскочил на гимнастический мостик и, закрыв глаза, прогулялся от одного конца бревна до другого, а потом ещё выполнил несколько пируэтов-вращений. Борису ничего не оставалось, как признать своё поражение. А оказалось, что перед встречей с командиром Лёня успел залезть в кабину своего истребителя, надеть кислородную маску и основательно провентилировать пьяный мозг. Затем доктор вколол всю ночь предававшемуся самым разнузданным видам наслаждений хулигану очередную инъекцию своего чуда-препарата, и, когда начались полёты, Красавчик сражался в небе как тигр, не ведая усталости. До вечера он выполнил шесть напряжённых вылетов, а потом снова улизнул в город…

Но если Лёня упивался новыми возможностями, то Кузаков, напротив, жаловался Борису, что весь день чувствует себя так, будто у него, извините, шило в одном месте, а ночью долго не может заснуть.

В конце концов, Борис пресёк деятельность подозрительного эскулапа. Вместе с Кузаковым и Рублёвым они в один прекрасный вечер собрали вещички Павловского и запихнули его в «Ли-2», возвращающийся в Москву. Правда, на следующий день у Нефёдова состоялся неприятный разговор с взбешённым Василием Сталиным. Командующий орал на Бориса, чего раньше никогда себе не позволял, и грязно матерился. Он требовал принять Павловского обратно. Но Борис оставался непреклонен, отвечая на угрозы:

— Можете снять меня с должности, пожалуйста, я готов хоть сегодня сдать дела другому офицеру. Но пока я командир группы, только я один отвечаю за подготовку своих людей. Если у кого-то из них в воздухе не выдержит сердце из-за очередного укола вашего доктора, всю ответственность ведь повесят на меня одного.

В конце концов Василию Сталину пришлось согласиться с таким доводом, и доктор больше в расположении особой группы не появлялся.

Но прошло какое-то время, и в работу лётчиков самым бесцеремонным образом попытался вмешаться уже «секретчик». Однажды утром Борис приехал на аэродром из лётного городка не со всеми общим автобусом, а на машине знакомого комполка. Подчинённые встретили Нефёдова дружным негодованием. Стали разбираться, и выяснилось: Бурда запретил полёты до тех пор, пока все не выучат два десятка корейских фраз, с помощью которых лётчикам предстояло объясняться в воздухе.

Майор подтвердил Борису, что действительно поставил самолёты на прикол до тех пор, пока Рублёв, Красавчик, Сироткин, Тюгюмджиев, Кузаков и, извините, сам Нефёдов не сдадут ему экзамен на знание нужных слов и фраз.

— Это распоряжение Москвы, — внушительно поднял глаза к небу Бурда. — Вы будете летать на самолётах с северокорейскими опознавательными знаками, поэтому радиопереговоры в воздухе предписано вести только по-корейски. Учтите, за любое славянское выражение виновный будет отдан под суд! Я уже распорядился, чтобы на приборной доске каждого самолёта имелась специальная переводная таблица корейских выражений.

Прошли к самолётам. На приборной доске первого же «МиГа», в кабину которого Борис заглянул, действительно красовался листок с перечнем самых ходовых в воздушном бою фраз с переводом их на корейский язык: Разворот влево — урадара, разворот вправо — чарадара, подойти ближе — осипсио и т.д.

Борис поднял глаза на Бурду. Видимо, его взгляд лучше любых слов передавал то, что сейчас чувствовал «Анархист», потому что майор принялся оправдываться:

— Это не моя блажь, мне самому приказали. В других частях тоже проводят такую работу.

Приказ действительно исходил с самых верхов, поэтому на этот раз Борису пришлось подтвердить его правомерность. Но неофициально он посоветовал своим парням в случае острой необходимости немедленно переходить на родную речь. В боевых же условиях о дурацком распоряжении и вовсе следовало забыть. Там счёт пойдёт на секунды и времени на обдумывания, как произнести ту или иную команду по-корейски или припоминание, что означает эта самая «чарадара», просто не останется.

Но в других частях, как потом узнал Нефёдов, приказ попытались исполнять. Но после того, как погибли люди, распоряжение всё же признали ошибочным и отменили.

В Маньчжурии местом базирования группы был определён крупный аэродром вблизи Харбина. Здесь «сидело» много авиачастей — советских и китайских. Бытовые условия были хорошие. Повар, которого Борис взял с собой, не подвёл. Он оказался не просто первоклассным специалистом, но и настоящим энтузиастом своего дела. Хотя никто не стал бы его упрекать, если бы ежедневный рацион лётчиков и техников состоял из взятых с собой консервов, круп и макарон. Но вместо этого штатный гастроном группы постоянно придумывал разные способы разнообразить меню. На кухне офицерской столовой он организовал выпечку хлеба, покупал на местном рынке мясо и овощи и готовил борщи, вкусные вторые блюда. Лётчикам регулярно предлагались для дегустации специфические блюда местной азиатской кухни, например трепанги или, как называли их ребята, «морские огурцы».