— Ну вот вы и приехали, Ве-ро-ника. Из России в Россию. Стоило так долго лететь на самолёте, — Стив вынул ключ из зажигания, вместе с визитной карточкой протянул Веронике. — Здесь адрес и телефон. Карта Нью-Йорка в бардачке. Я всегда к вашим услугам. Жаль расставаться.

— Спасибо, Стив, — Вероника пожала его огромную руку. Ей вдруг показалось, что с этим чернокожим великаном они знакомы уже очень давно.

— До свидания, Ве-ро-ника. Мне говорили, что русские женщины хороши собой, но я никогда не думал, что до такой степени. — Он захохотал, не без труда вылез из машины и смешался с толпой.

Места для парковки поблизости не оказалось, Веронике пришлось отъехать от магазина довольно далеко. Когда она вернулась к «Сибирскому меху», золотистой «Тойоты» видно не было.

«С трудом» подбирая английские слова, Вероника обратилась к подскочившему к ней продавцу:

— Э-э-э… мне, пожалуйста, что-нибудь не длинное… э-э-э-э… выше колен, если можно, э-э-э…

— Можно, мадам, конечно можно. Вы правы: такие ножки грех прятать. Я весь перед вами на ладони, всё, что могу и не могу. Вот, прошу вас, — он раскинул на прилавке норковый полушубок, — лучше не бывает. Только, мадам, говорите по-русски. Я же вижу — вы наша. Я сам с Москвы, с улицы Ленинский проспект.

Вероника улыбнулась, погладила мех, тронула бирку: город Тобольск, Производственное объединение «Союзмехэкспорт».

Продавец подтвердил:

— Да, да, наша, наша, не сомневайтесь. Мех — экстра-класс. Советское — значит шампанское. Но шить не научились. Мы их покупаем и перешиваем. Ну и, конечно, немножко меняем цену, — он виновато склонил набок голову. — Бизнес, сами понимаете. Но немножко. Самую малость. Наденьте, мадам, и посмотритесь в зеркало: глаз от себя не оторвёте.

Вероника примерила шубку, покрутилась перед зеркалом: действительно красиво.

Продавец засуетился:

— Ой, я умру. Нельзя быть такой красавицей. Вы почище любой богини, верьте мне, я разбираюсь.

— А если что-нибудь подлиннее? — Вероника оглядела помещение магазина, подошла к стенду с шубами.

— Подлинней? Хотите всё-таки прятать ноги? Ну что ж, ваше желание — закон, хотя в данном случае я против. Вот, прикиньте вот эту норочку, не ошибётесь. Будет подороже, зато как вы хотите: без ног. Подуйте на подшёрсток, подуйте, вы видите качество! Ей сноса не будет: она вчера ещё бегала.

— А ещё подлинней?

Покупательница попалась дотошная. На прилавке ворох шуб разной длины и окраса рос на глазах, а она всё никак не могла ни на чём остановиться: покороче, поуже, пошире, посветлее…

Ну что? Пора сматывать удочки? Всё, что можно, она выяснила: мех из города Тобольска, Союзмехэкспорт, база такая-то, год такой-то… И что дальше? А дальше вот что: ровным счётом ни-че-го: командировка окончена, следствие по делу об убийстве Алексея Гривина не продвинулось ни на йоту, надо звонить Стиву, компостировать билет на ближайший московский рейс. Вот и всё, что «дальше». Не покупать же в самом деле ворованную шубу. Стоило ломать копья? Летать через океан? Часами рыдать, пугая ни в чём не повинных пассажиров? Кто-то в стране победившего социализма ворует шубы. Кто-то в другой стране развитого капитализма их перешивает, удорожает и продаёт: «Бизнес, мадам», у них это так называется. Ну и какая здесь новость, какое великое открытие и при чём тут Московский уголовный розыск? А то никто не знает, что в России воруется всё, что даже хорошо лежит, уж не говоря о том, что лежит плохо… Или так: не ворует в России только тот, кто не ворует, а таких нет.

Продавец продолжал подносить норковые манто, что-то беспрерывно при этом говорил, про ноги, которые нельзя показывать… разве у неё такие уж плохие ноги… или наоборот — которые нельзя скрывать?.. тоже глупо и бестактно… потому что первое, что она сделает по прибытии в Москву — скажет мужу о своей любви, о бесконечной своей любви и о том, что без него нет жизни, и не надо, без него — не надо…

— Мадам, вы меня слышите? Мадам, — донёсся до неё голос продавца. — Мадам, прошу прощения, вы о чём-то задумались, я понимаю, но мне при этом как: продолжать носить шубы или вы уже на чём-то остановитесь?

— Да, да, конечно остановлюсь… остановилась… я к вам обязательно зайду, не надо больше носить, спасибо, я в гостиницу за деньгами… спасибо.

— Не за что, мадам, это моя работа. Буду ждать. Вы хорошо понимаете в шубах. Соотечественникам у меня предусмотрена скидка, даже себе в убыток: ничего не поделаешь — ностальгия.

У выхода Веронике пришлось задержаться — дверь перегородили четыре худосочных китайца: кряхтя, пыхтя и лопоча что-то по-своему, они пытались затащить в магазин небольшой деревянный ящик: дверной проём был слишком узким, ящик, по всей видимости, слишком тяжёлым, а носильщики, похоже, были не слишком Шварценеггеры. На улице рядом со входом в «Сибирский мех» своей очереди дожидались ещё несколько таких же ящиков. «Несчастные китайцы, — проходя мимо успела подумать Вероника, — нелегко им приходится на чужбине». Она направилась было к «своему кадиллаку», как вдруг… остановилась. И замерла. Этого не могло быть! Она не верила своим глазам: аккуратной стопочкой друг на друге расположились те самые ящики, которые в Москве под охраной автоматчика загружали в её самолёт советские солдаты. Она обошла ящики со всех сторон. Нет, это не галлюцинация, сомнений никаких: те самые, новенькие, ладно сколоченные, с маркировкой «ОСТОРОЖНО! СТЕКЛО!!!» по бокам. И при чём здесь, скажите на милость, меховой магазин? И как всё это прикажете понимать? Она только что, минуту назад оглядела в магазинчике каждый закоулок и могла поклясться: не было там даже намёка на торговлю стеклом, да ещё к которому относиться надо «осторожно». Ничего, кроме норковых шуб, там не было! «Интересное кино», как говорит по любому поводу и без оного её пятилетний сын Севка Мерин: «Сева, иди мой руки». — «Интересное кино. А если они у меня чистые?» — «Всеволод, садись завтракать». — «А если я сыт? Интересное кино!»

Да, «кино» действительно обещало быть интересным. Во всяком случае начало выглядело захватывающе.

Дождавшись, когда китайцы загрузят в «Сибирский мех» всё «Стекло» и смоются, Вероника вернулась в магазин. Продавец кинулся ей навстречу:

— Я ни секунды не давал себе сомнений, что вы вернётесь, мадам. От таких шуб не уходят с пустыми руками.

— Да, я вернулась… прошу меня простить… э-э-э… Ваше имя?..

— Как? Я не представился?! — испугался продавец. — Это вы меня простите: так измотаешься за день — всякое приличие уходит. Марк, — он поклонился. — Марк Львович, с вашего позволения. Можно просто Марк. У нас в Америке отчества не практикуются.

— Очень приятно, Марк, меня зовут Вероника. Я вернулась… увидела, вам завезли стекло, а я как раз собираюсь приобрести сервиз… подарить хотела… на день рождения… подумала… может быть… думаю…

— А-а-а-а, нет, мадам, нет. Должен вас разочаровать: это такое стекло, которое и не продаётся вовсе. Просто надпись такая. Извините, если вас это огорчит. — Марк и сам сделал расстроенное лицо. — То есть, я хочу сказать, это стекло, конечно, но оно… э-э-э… как сказать… техническое. Техническое стекло, — повторил он, явно обрадовавшись удачно найденному определению содержимого деревянных ящиков, — вам не подойдёт, мадам, очень сожалею. Тысячу извинений. А что касается сервиза — это я вам могу устроить, даже с большим удовольствием: помочь красивой мадам — это, знаете-ли… — и будучи не в силах выразить словами степень удовольствия от помощи красивой мадам, Марк поднял обе руки вверх, склонил голову набок и закатил глаза. — Его можно приобрести у моего племянника, я вам покажу, он здесь через два квартала по этой же стороне торгует. Яша. Скажете, что от меня, от Марка Цавановича, он сделает хорошую скидку. Соотечественникам он всегда это делает. Хотите, провожу?