На следующий день пришел вестник к нему от боярина Суслова, мол, Радмила сейчас в доме родительском и с ней все в порядке. От известия такого нахмурился сотник. Вишь, гадина, решила за спиной отца своего спрятаться. Да не на того напала!

Волк тут же вызвал к себе Мстислава, отпустив слугу боярина без ответа.

– Пойди и возверни жену мою из дома Сусловых, – дал указ десятнику своему.

– А сам чего не хочешь? – спросил Мстислав.

– Не по мне честь такая, жену свою собственную выкликивать, будто я жених незваный, а не муж.

– Ну а коли не выйдет она из дому?

– Скажи, что я приказал ее за волосы притащить, коли сама не пойдет. А для устрашения возьми с собой еще молодцев.

Мстислав все так и сделал. И когда боярин Суслов подле забора своего дружинников с мечами увидел, сам дочку из терема выпихнул, мол, муж он твой, вот и иди к нему.

Когда же Радмила в дом сотника возвратилась, тот ее так избил, чтобы на всю жизнь запомнила, как от мужа сбегать. Но с тех пор и не жили они более как муж и жена. Каждый в своих покоях почивал. Волк наведывался к Радмиле только по крайней надобности.

Мать же Радмилы все пыталась дочку уговорить, чтобы пошла она навстречу мужу своему. Ей всю жизнь с ним жить да детей растить. Радмила упиралась, гордость боярская не позволяла первой пойти к сотнику мириться. Чай, он ее унизил и оскорбил смертельно, именем другой девки назвав да побоями жену честную встретив.

– Ты послушай, доченька, – продолжала мать уговоры, – ну, назвал он тебя по пьяни другим именем, и что с того? Ты жена его законная. Ты лаской и послушанием действуй. Вот и полюбит он тебя со временем.

– Нет, никогда не прощу! – отрезала Радмила. – Он меня на грязную крестьянку какую-то променял. А когда упрекнула его в том праведно, еще и побил. Такого позора не прощу вовек!

Мать только вздохнула:

– Глупая ты у меня, Радмила, ох и глупая. Разбаловали мы тебя с батюшкой, вот и получаешь теперь все, что мы должны были преподать.

– Ты на меня не злись, – продолжила мать, когда дочка на нее обиженно фыркнула, – но истина такова, что если баба против мужа своего пойдет, плохо той житься будет. А ты еще такая молодая, у вас еще все впереди.

– Вот именно, матушка, все впереди! Чай, уйдет он на ратное дело да погибнет там, вот и заживу тогда весело.

– Да что ты говоришь такое, Радмила? Отцу своих будущих детей смерти не желают! Никто воспитывать чужих детей не станет. Может, муж он и плохой, да отцом будет хорошим, а это самое главное.

– Посмотрим, – ответила дочь и попрощалась с матерью. Той уже уходить надобно было. Скоро Волк возвратится с княжьего двора, не обрадуется гостье незваной. Вот и не успела Радмила сказать матери главного, что понесла уже.

***

Когда же Волк в очередной раз по нужде мужицкой к ней в покои вошел ночкой темною, Радмила, отвернувшись от него, призналась, что понесла. Сотник замер, сидя на ее перине. О чем-то подумал, а потом засиял от радости. И погладил ее ласково по волосам.

– Какая новость славная, Радмила. Теперь не буду я тебя бить да обижать. А когда сына мне родишь, все переменится. За все прощу, и заживем славно.

Не притронулся уже той ночью к ней Волк, да и в другие тоже. Решил не беспокоить жену, пока не разродится. Похоть свою мужицкую сдерживал, ни на ком не срывал. Не до девок теперь было. У него скоро сын родится! Гордый ходил среди дружинников. Сиял весь от радости.

– Скоро догоню тебя, Радомир, – шутил над другом. – Чай, и у меня богатырь появится!

Радмила же не разделяла с мужем радости. Не хотела она ребенка от зверя этого. Да никуда уже не денешься. Скинуть ребенка значило то же самое, что помереть. Волк никогда ей того не просит. А вдруг матушка права, может, действительно славным отцом сотник станет? Но сердце девичье тому не верило. Вон как зубы скалит да улыбается холодно. Не будет он хорошим отцом во веки вечные. Сурово с детьми обходиться начнет да бить, как ее когда-то. Вот и решила жена, что не подпустит Ярослава к ребеночку. Всячески огораживать да защищать малыша станет.

Так и носила дитя Радмила, только своим и называя, будто Волк к жизни, что в животе матери билась, вовсе непричастен. Ярослав же почувствовал, что жена еще холоднее стала к нему относиться, в себе больше замыкаясь. Даже живот не давала гладить, мол, придавит еще ребенка грубой своей рукой. Но сотник не отчаивался. Знал, что как родится сын, так сразу все и переменится.

Однако Радмила разродилась девочкой, когда срок пришел. Дочка была копией матери, ничего от Волка не взяла. Вот Радмила ее сама и назвала Велиславой, даже не спросив согласия мужа. Но Волк решил на это внимания не обращать, не хотел спорить, что жена неуважительно с ним поступила. Расстроился лишь поначалу, что не сын родился. Но девочка тоже хорошо. Если дочка уже есть, значит, и сыновья со временем появятся.

Когда же сотник пришел в покои Радмилы на девочку в первый раз посмотреть, жена нехотя отдала ему младенца. Взглянул на дочку Волк, думал порадоваться, но сердце лишь неприятно екнуло. Ничего в девочке от отца не было, вся в мать пошла. Да тут еще малышка в руках сотника сразу заплакала и стала носик морщить да отворачивать.

«Вон как я ей не люб. Прямо как матери», – только и подумал Волк да вернул девочку Радмиле. Та схватила ее и спрятала за своей спиной.

– Не бери больше, ты ей больно сделал, – и к дочери отвернулась, стала грудью кормить да успокаивать.

Волк с понурой головой из покоев жены вышел. Ничего не переменится! Дочка хоть и его по крови была, да по духу не его, вся в мать. И Радмила под себя воспитывать станет, такой же пустой и взбалмошной.

Одиноко на сердце стало у сотника княжеского. Нет в мире ни единой души, что понимала бы его да радовалась. Друзья только остались, но не все им расскажешь, не обо всем поведаешь. Вот и хотелось волком выть от тоски всепоглощающей. Правда, был еще один человек, кто мог его понять, но тот сам давно в небытие канул.

От воспоминаний о Святославе сердце Ярослава заныло, застонало болью тягучею. Он резко встрепенулся. Обещал себе более не вспоминать о девице красной. Ради новорожденной дочери обещал, ибо надеялся, что рано или поздно заживут они вместе с Радмилой, как семья крепкая. Вот и отогнал от себя образ призрачный, чтоб не мешал жизнь налаживать, прошлое поминая.

967 год от Р. Х.

В Киев прибыли послы из Византии, толк вести с великим князем о соседях их общих, болгарах.

Посланник самого императора, Калокир, выложил пред очами князя, его сотниками да боярами огромное количество золота, чтобы намекнуть, сколько они еще получат, когда болгар разгромят.

– Не верь ему, князь, – сказал Волк Святославу. – Они нашими руками да кровью молодецкой хотят решить конфликт свой с болгарами. А нам лишь золото останется? Мы ослабнем в той войне, а Византии это лишь на руку, вон как их посол улыбается лживо, чай, выгоды уже подсчитывает.