Князь внимательно слушал сотника своего, да глаз от золота не отводил.

– Подумать надобно, – только и ответил Святослав.

А Калокир, золото выложив, попросил, чтобы его один на один с князем оставили. Святослав поначалу удивился, но всех из покоев отослал. Видно, хитрый ромей о чем-то важном толк вести хочет. Калокир, как все вышли, к Святославу ближе подошел да стал уговаривать пойти на болгар, а затем ему, послу византийскому, помочь престол занять в Царьграде. Чай, у князя Киевского дружина большая и славная, чтоб дворцовый переворот помочь совершить.

– Уж больно много-то просишь, посланник, – усмехнулся князь. – На такие просьбы у тебя злата не хватит.

– А ты земли себе забери болгарские, что в бою добудешь. Все забери!

Князь задумался. Давно он хотел рубежи Руси раздвинуть, а тут посланник византийский сам ему земли предлагает.

– Все золото возьму, что обещано, и землю болгарскую, что завоюю кровью дружинников своих! – ответил решительно.

Калокир согласился.

О сговоре своем с послом византийским Святослав поведал только сотнику Волку да воеводе главному Свенельду. И попросил молчать о сказанном, так как болгары не должны были прознать о договоренности Руси с Византией. Волк и воевода главный решили своих дружинников тренировать пуще прежнего, готовя к походу по весне предстоящей.

Волк же в тот день домой возвернулся в хорошем настроении. Наконец дело ратное предстоит! Наконец он вырвется из Киева тесного да из терема, где ему жить совсем не в радость стало. С женой решил пока не откровенничать, хоть она и спросила, отчего он такой веселый. Не была Радмила из тех баб, кому довериться можно. Вот и промолчал в ответ.

Сели за стол. Во главе Волк сидит, как и положено, подле него жена с дочкой на руках – мала еще та была, только ходить начала. Ели тихо, не разговаривая, будто чужие сидят. Но в этот раз Ярослав того не заметил, все о болгарах думал, как бить их станет славно. Не мог он более сдержать в себе радости. Хоть кому-то должен поведать, поделиться вестью. Как доел, поблагодарил жену да вышел из терема. Направился к Радомиру, что рядом жил.

Тот был рад гостю, а жена его, Мила, тут же стол накрывать стала. Чай, привыкла уже, что Волк к ним чаще ходит, чем в терем собственный.

– Приветствую тебя, Ярослав, сотник прославленный. Кваску отведаешь? – спросил Радомир, приглашая друга в горницу.

– Угу, – ответил тот, за стол усаживаясь.

Мила, свежего кваса на стол поставив с пирогами сладкими, к мужу обратилась:

– Мне надо сбегать к кумушке, забрать платок, что на расшивку дала. Позволь детей принесу, чтоб присмотрел.

– Приводи, Мила, присмотрю.

И тут же на кухне появилось двое мальцов. Старшему уже два годика, а младшенький только родился, еще в пеленках был. Мила вручила мужу прямо в руки младшего и стремительно за дверь выпорхнула. Радомир стал подкидывать сынишку да улюлюкать. Малец хоть и мал был, да улыбался во весь свой беззубый рот. Старший же, вскарабкавшись на стул подле отца, важно на нем уселся, снисходительно взглянув на братишку.

Волк смотрел на счастливого друга своего да грустил в сердцах. У того два сына уже было, а у него только дочка. И Радмила не хотела еще рожать, как он ее ни уговаривал. Знал, что пила она тайком настои, чтоб не понести, но уличить пока не получалось в этом деле скверном. Вот и приходилось мириться с ее выбором.

Радомир заметил, что друг погрустнел.

– Чего ты так? Аль опять с женой не ладится?

– Нет, не ладится. Как с самого начала не пошла у нас жизнь славная, так до сих пор как чужие живем.

Друг промолчал. А что тут скажешь? Ему жизнь семью хорошую послала, не на что жаловаться. А вот новгородца счастье обошло стороной.

– Да не кручинься так, – решил успокоить товарища. – Время пройдет, потихоньку сладите.

– Я тоже так думал, да время все идет, а ничего не налаживается. Надеялся, что когда сын родится, все переменится. Да нет сына у нас пока. А дочка от меня нос воротит, будто чужой я ей вовсе. Все к мамке бегает на руки.

– Ну, сын – это дело нехитрое. Еще все впереди. Да и дочка с возрастом переменится.

– Не переменится. Кровь моя, да душа не моя. Вся в мать. Не чую в ней от себя ничего. А сына, видно, тоже у нас не прибавится. Не хочет понести еще раз Радмила, травы пьет.

– Не может быть! Так ты ее за это накажи! – воскликнул Радомир.

– Я бы наказал, если б поймал. Да так наказал, что кожа посинела бы. Вот только поймать не могу. А бить лишь из подозрения не желаю, и так меня дичится.

– Да, друг, знал бы ты тогда, что так судьба сложится, не женился бы вовек. Да что мы все о грустном? Лучше рассказывай, с чем пришел, был ведь таким радостным.

– А-а-а! – вспомнил Волк о вести, что сказать хотел. – Дело ратное нам предстоит после зимушки. На болгар пойдем! Только о том никому не сказывай.

– Не скажу, – ответил друг, но теперь пришла его очередь грустить.

– Не хочешь от женки с детьми уходить? – прочитал его мысли Волк.

Радомир только вздохнул глубоко.

– Так не иди! Все поймут и простят.

– Как это не иди! Ты думаешь, о чем сказал? – Радомир по столу кулаком ударил, детей напугав. – Чтоб мои сыновья потом вспоминали меня как труса да срамили память отца своего, что тот службу оставил доблестную ради юбки бабьей да сопляков малолетних? Не бывать тому! Пойду и наравне с тобой болгар бить стану, не тебе же одному славу стяжать на поле ратном.

Волк лишь рассмеялся от гнева десятника. Рад был, что друг из-за бабы не намерен дома свою молодецкую удаль просиживать.

– Вот и славно. Тогда пойду я Мстислава порадую. Ты только Миле не говори, вдруг всем растрещит.

– Не растрещит, она не из болтливых. Но все равно не скажу, а то плакать всю зиму станет да провожать начнет уже сегодня. Даже я такого не выдержу.

И друзья вместе рассмеялись. Теперь им снова в бой идти бок о бок, как когда-то в Хазарии. У обоих на сердце хорошо стало. Мстислав тоже обрадовался, когда узнал о походе. В тот же день точить меч стал да шлем натирать до блеска.

Так прошла зима. Радмила продолжала сторониться мужа своего да с дочкой играть не давала. А Волку уже все равно было. Понял, что ничего не изменить, чужим стал в собственном доме. Оттого еще пуще рвался в дело ратное. Тщательно готовился. Постоянно сам тренировался да другим спуску не давал. А чтобы жажду свою мужицкую утолить, стал к крестьянке одной похаживать. Та вдовой жила, муж в Хазарии погиб. Вот и ласкала девка сотника славного, всю себя отдавая. Да так ласкала, что Волку и на жену уже смотреть охоты не было. Раз сама не хочет, значит, и он настаивать не станет. Так и жили в разных покоях да виделись только по утрам за обеденным столом. Дочка же еще больше отца чураться начала. Однако тот не обижался. Нет в ней ничего волчьего, вот и не признает кровь родную.