– Это все, что ты можешь вспомнить?

– Думаю, да. Понимаешь, это был единственный разговор, апозже, спустя много времени, он сказал мне, что я подала ему какую-то идею дляпроекта Б… не помню, как дальше. Потом иногда я спрашивала его, работает ли онвсе еще над проектом Б, и он порой очень раздражался, говорил, что столкнулся скаким-то препятствием и теперь все пришлось отложить, потому что… А следующиевосемь слов он говорил на своем жаргоне, и я их не могу вспомнить, а даже еслибы и вспомнила, ты все равно ничего бы не понял. Но в конце концов, о боже,прошло уже лет восемь или девять, в конце концов он как-то пришел и спросил:«Ты помнишь проект Б?» – и я ответила: «Конечно, помню. Ты все еще над нимработаешь?» И он сказал, что нет, он решил его отложить. Я сказала, мне жаль,что он от него отказался, а он: «Ну, дело не только в том, что я не могуполучить то, к чему стремился. Теперь я знаю, что мог бы достичь желаемыхрезультатов. Знаю, в чем была загвоздка, и знаю, как ее устранить. Со мнойвместе работает Лиза. Да, это может получиться. Мне понадобятся кое-какиеэксперименты, но это может получиться». – «Хорошо, – сказала я, – и что же тебябеспокоит?» А он ответил: «Неизвестно, как эта штука в конечном счете скажетсяна людях». Я предположила: может быть, он боится, что эта штука будет убиватьлюдей или делать их калеками на всю жизнь, но он сказал, что это совсем не так.Он сказал – о, точно, я вспомнила! Он называл это проект «Бенво». Точно. И этопотому, что он был связан с благожелательностью.

– Благожелательность! – очень удивился адмирал. – Ты хочешьсказать «благотворительность»?

– Нет, нет. Я думаю, что он просто имел в виду, что можносделать людей благожелательными. Заставить чувствовать благожелательность.

– Мир и доброжелательность по отношению к другим людям?

– Ну, так он не говорил.

– Еще бы, такие слова больше подходят религиознымпроповедникам. Если бы люди поступали именно так, как сказано в их проповедях,мир был бы очень счастливым. Но, насколько я понимаю, Робби не проповедовал, апредлагал сделать что-то в своей лаборатории, чтобы добиться этого результатачисто физическими методами.

– Да, вроде бы так. И еще он говорил, что никогда нельзясказать, когда какое-то средство действует на людей благотворно, а когда нет.Иногда бывает так, а иногда иначе. А еще он говорил о пенициллине, исульфамидах, и пересадках сердца, и о чем-то вроде дамских пилюль, хотя тогдатаких вроде бы не было. О том, что поначалу кажется хорошим, – какое-нибудьчудо-лекарство, чудо-газ или чудо-что-то, – а потом выясняется, что в них естьчто-то такое, что делает их не только полезными, но даже вредными, и тогдахочется, чтобы их вовсе не было. Да, что-то в этом роде он мне и пыталсяобъяснить. Это все было довольно непонятно. Я ему сказала: «То есть ты нехочешь рисковать?» – а он ответил: «Ты совершенно права, я не хочу рисковать. Вэтом-то и беда, потому что, видишь ли, я понятия не имею, в чем именно будетсостоять риск. С нами, учеными, такое бывает: мы рискуем, а риск оказывается нев том, что мы изобрели, а в том, что потом сделают с нашим изобретением телюди, в руки которых оно попадет». Я говорю: «Ты опять про ядерное оружие иатомные бомбы?» – а он отвечает: «Да к черту ядерное оружие и атомные бомбы,дело зашло гораздо дальше».

Леди Матильда помолчала немного и продолжила свой рассказ:

– «Но если ты собираешься сделать людей добрыми иблагожелательными, – говорю я, – о чем тогда волноваться?» А он говорит:«Матильда, ты не понимаешь и никогда не поймешь. Мои коллеги-ученые, по всейвероятности, тоже не поймут, и никакие политики не поймут никогда. Так что,видишь ли, риск слишком велик. Во всяком случае, чтобы все осмыслить, требуетсямного времени». – «Но, – говорю я, – ведь людей можно потом привести в чувство,как после веселящего газа, не так ли? То есть можно сделать людейблагожелательными на какое-то короткое время, а потом с ними будет опять все впорядке – или опять не в порядке: я бы сказала, в зависимости от того, как наэто посмотреть». А он ответил: «Нет, видишь ли, это средство действуетпостоянно, потому что оно влияет на что-то такое…» Он опять перешел на жаргон –какие-то длинные слова и цифры. Формулы или молекулярные сдвиги, что-то в этомроде. Я полагаю, это похоже на то, что они делают с кретинами, чтобы ониперестали быть кретинами: то ли пересаживают им щитовидку, то ли удаляют, яточно не помню. Ну вот, по-моему, где-то в нас есть какая-то железка, и если ееудалить или прижечь, тогда человек будет постоянно…

– Постоянно благожелателен? Ты уверена, что это именно тослово – «благожелательность»?

– Да, ведь именно поэтому он назвал проект «Бенво».

– Интересно, а как его коллеги отнеслись к тому, что он далзадний ход?

– Не думаю, чтобы об этом знали многие. Эта Лиза,австрийская девушка, она с ним работала вместе, а еще был какой-то молодойчеловек по фамилии Лиденталь, или что-то вроде этого, но он умер оттуберкулеза. И потом, о тех, кто с ним работал, он говорил как о простыхпомощниках, которые не знают, что именно он делает и каков будет результат. Японимаю, к чему ты клонишь, – вдруг сказала Матильда. – Вряд ли он когда-либокому-либо об этом говорил. Я думаю, что он уничтожил свои формулы, или записи,или что там у него было, и выбросил эту идею из головы. А потом с ним случилсяэтот удар, и теперь он, бедный, плохо говорит. У него одна сторонапарализована. Он и слышит плоховато. Он теперь только слушает музыку, и в этомвся его жизнь.

– Ты думаешь, дело всей жизни завершилось?

– Он даже не встречается с друзьями. Думаю, ему тяжело сними видеться: он всегда находит какую-нибудь отговорку.

– Но ведь он жив, – возразил адмирал Блант. – Он все ещежив. У тебя есть его адрес?

– Есть где-то в записной книжке. Он живет все там же, насевере Шотландии. Но пойми же, когда-то он был таким удивительным человеком, атеперь он совсем не тот. Он просто… практически мертв, мертв во всехотношениях.

– Всегда остается надежда, – сказал адмирал Блант и добавил:– И вера.

– И благожелательность, – сказала леди Матильда.

Профессор Джон Готлиб сидел в кресле и пристально смотрел накрасивую молодую женщину, сидевшую напротив. Он поднял руку и по привычкекак-то по-обезьяньи почесал ухо. Сам он тоже слегка походил на обезьяну.Выдающийся вперед подбородок, непропорционально высокий лоб мыслителя,маленькая, тщедушная фигурка.

– Не каждый день ко мне приходит молодая леди с письмом отпрезидента Соединенных Штатов. И все же, – приветливо сказал профессор Готлиб,– президенты не всегда наверняка знают, что делают. Что это все значит?Насколько я понял, у вас самые высокие рекомендации.