более конкретные доказательства продолжающегося существования евнухов. Известно, что у Андроника II был слуга-евнух Карва, зарезанный при попытке войти в дом, в котором был заключен Михаил Комнин Ангел и который тот поджег[1036]. В трактате Псевдо-Кодина есть и одно явное упоминание о евнухах: при описании церемонии коронации указывается, что императрицу сопровождают либо два ее ближайших родственника, либо два евнуха[1037]. Гийан отмечает, что есть несколько упоминаний о том, что женщин из императорской семьи в палеологовский период сопровождали евнухи[1038]. Иоанн Кантакузин упоминает, что евнухи сопровождали Анну Савойскую (чья коронация и была описана в трактате Псевдо-Кодина) на ее свадьбе с Андроником III в 1326 году[1039]. Собственную дочь Иоанна Феодору Кантакузину также сопровождали евнухи на ее свадьбе с вифинским эмиром Орханом в 1346 году[1040]. Сюда можно добавить евнухов, которые входили в свиту Анны Палеологины, дочери Михаила VIII и Феодоры, когда она отправилась навестить своего будущего жениха Милутина, сына Стефана Уроша I Сербского[1041]. Евнух, о котором известно, что он начал свою карьеру в качестве слуги императрицы, – Иоанн Ираклийский, дядя Никифора Григоры[1042]: он находился на службе у жены Михаила VIII Феодоры Палеологины[1043]. Впоследствии Иоанн избрал себе духовную карьеру, склонившись к аскетической жизни еще во время службы при императорском дворе, – он стал митрополитом Никомидии при Андронике II, а затем митрополитом Ираклии. При Палеологах нам встречаются и другие евнухи-клирики, например, Георгий Пепагомен, который был великим экклесиархом Святой Софии Константинопольской в 1320-х годах, и монах Неофит, который в 1294 году участвовал в прерванном посольстве к королям Кипра и Армении для заключения брака Михаила IX Палеолога: в начале путешествия он попал в руки пиратов, но сумел убежать[1044].

Подводя итог под этим кратким обзором евнухов в периоды 1081–1204 и 1204–1453 годов, можно точно утверждать, что евнухи не исчезли полностью из византийского пейзажа (по крайней мере, до XV века), но число евнухов, обладавших значительной политической властью или влиянием, уменьшилось: последний яркий их пример – это Андроник Эонополит. Похоже, что XIII век действительно стал ключевым поворотным моментом, как это утверждал Гийан. Политически значимых евнухов могло быть мало при первых трех императорах Комнинах (особенно при Иоанне II), но некоторые из них известны, а при Андронике I и Ангелах таких евнухов было много. Таким образом, вполне закономерен вопрос о том, почему произошел этот очевидный сдвиг.

Теории причин упадка византийских придворных евнухов

В своем обзоре евнухов в Византии Гийан выдвинул ряд объяснений для заката этого византийского феномена. В первую очередь это было влияние Запада на византийскую мысль вообще, что привело, по его словам, к негативному отношению к евнухам и, следовательно, к нежеланию использовать их. Действительно, в поздневизантийских текстах есть несколько ярко враждебных реакций на евнухов. Особого внимания заслуживает неблагоприятное изображение евнухов в романах того времени, написанных на простонародном языке[1045]. Особенно впечатляет рассказ Константина Манассии в «Аристандре и Каллифее» о гадюке, которая умерла, укусив гораздо более ядовитого евнуха. Если обратиться к другим текстам, то в «Житии Иоанна Ираклийского» заметно, как болезненно Никифор Григора относился к тому факту, что его дядя был евнухом[1046]. Следует, однако, отметить, что негативные образы евнухов никогда не выходили из моды в Византии – для их объяснения нет нужды ссылаться на западное влияние. Кроме того, в поздневизантийский период существовали и положительные представления о евнухах. Например, как справедливо отмечает Гол, упомянутые романы могут описывать и античный идеал евнуха как верного и надежного помощника, яркий пример чего – Ветан в «Ливистре и Родамне»[1047]. Евнухи, занимавшие придворные и церковные должности, могли быть адресатами прославлявших их литературных произведений[1048]. В поздневизантийский период по-прежнему встречается знакомое нам чувство любви/ненависти к евнухам, рассмотренное в предыдущей главе. Если же посмотреть глубже, то можно подвергнуть сомнению и общее утверждение Гийана о том, что Византия стала вестернизированной.

Возможно, не совсем убежденный в своей теории вестернизации византийских взглядов, Гийан предположил также, что императорам палеологовского периода не было нужды так сильно зависеть от евнухов, как предыдущие императоры, ибо они крепче держали в своих руках власть над империей. Но и это положение может быть поставлено под сомнение. Так, Гол счел его менее чем убедительным[1049]: он отмечает, что хотя в империи установилась власть одной аристократической семьи (что действительно произошло со времен Комнинов), это не всегда приводило к усилению контроля: конкуренция за власть могла исходить изнутри самой семьи. Поздняя империя была не чужда конфликтам в реализации императорской власти, и палеологовский период был особенно отмечен разрушительными гражданскими войнами. Однако, хотя Гийан, несомненно, был далек от истины, определив бóльшую стабильность империи как фактор, снизивший значение придворных евнухов, его указание на важность вопроса об изменившемся характере управления империей было подхвачено и развито другими византинистами. Обычно утверждается, что приход Комнинов свидетельствует о революции в характере управления Византийской империей. Считается, что восшествие на престол Алексея I Комнина положило начало правлению аристократической семьи, контрастировавшему с прежним типом управления империей, который характеризуется как меритократическая бюрократия, возглавляемая священной фигурой императора. Алексей поставил свою семью в центр управления империей, тогда как предыдущие императоры проявляли осторожность, не предоставляя членам своей семьи слишком большой доступ к власти, и зависели от более широкого круга своих чиновников. При Комнинах те, кто не входил в заколдованный круг семьи, оказались в проигрыше[1050]. В этой ситуации не удивительно, что пострадали и евнухи. Лемерль отмечает, что феномен парадинастов (правой руки императора), многие из которых были евнухами, закончился с Алексеем: правой рукой этого императора действительно была его родственница по женской линии – сначала мать Анна Далассина, а затем жена Ирина Дукена[1051].

Несмотря на популярность этой интерпретации, согласно которой власть евнухов уменьшилась с ростом власти аристократической семьи, у данной теории есть некоторые проблемы. Как мы уже видели, придворные евнухи, игравшие значимую роль, при Комнинах полностью не исчезли. Правление Алексея стало свидетелем карьер Евстафия Киминиана и Льва Никерита, а при Мануиле то влияние, которым обладал Фома, напоминает традиционную роль, приписываемую придворным евнухам. Этот знакомый нам сценарий еще ярче проявился при Андронике I и сохранился при новой, аристократической династии Ангелов, как признали и Каждан с Констеблом[1052]. Возможно, что в таком случае повороты фортуны придворных евнухов между 1081 и 1204 годами – это отражение альтернативных стратегий осуществления власти, а не простое следствие правления одной семьи.