мусульмане были знакомы с евнухами намного лучше, так как их использовали исламские монархи. Однако тема евнухов в Византийской империи всё же могла вызвать замечания со стороны мусульман. Как было показано в предыдущих главах, особо отмечались различия между византийской и исламской практикой. Тот факт, что византийцы кастрировали собственных детей, удивлял мусульман, например, аль-Масуди, потому что мусульман, как и римлян, шокировала кастрация «туземцев» (то есть мусульман в мире ислама). Они зависели от поставок евнухов-немусульман так же, как римляне полагались на импорт евнухов из-за границы. Увлекательный аспект исламских представлений о Византии заключается в том, что мусульмане считали византийцев ответственными за изобретение кастрации[967]. Это красноречиво говорит о том, насколько евнухи были связаны с Византийской империей. Присутствие евнухов в Византии могло вызывать замечания и со стороны соседей-христиан. По словам историка Георгия Пахимера, когда Стефан Урош I Сербский (1243–1276) увидел императорский поезд во время визита византийцев ради заключения помолвки Анны Палеологины (дочери Михаила VIII) с сыном Стефана Милутином, он выразил тревогу по поводу странного образа жизни византийцев: его реакция была спровоцирована присутствием евнухов в этом поезде[968]. Этот союз так и не был заключен.

Если обратиться ко взглядам латинян, то есть один автор, который, по сути, напрашивается на то, чтобы его рассматривали в первую очередь. Это, конечно, Лиутпранд Кремонский, рассказавший о двух визитах, которые он совершил к константинопольскому двору в качестве посланника в Х веке[969]. Из двух этих поездок более известно его посольство в 968 году к Никифору II Фоке, к которому он был послан германским императором Оттоном I для переговоров о династическом браке. Этот опыт был не очень удачен, по словам самого Лиутпранда, который написал о данной поездке отчет, глубоко враждебный Византии, – Relatio de legatione Constantinopolitana[970]. Интересно, что негативное описание Византии Лиутпрандом распространяется и на тему тамошних евнухов и активно затрагивает вопрос об их поле. Он выступает против того, что Никифор послал против Оттона флот под командованием евнуха[971], интерпретируя это как преднамеренное оскорбление, ибо евнух был не настоящим мужчиной, а всего лишь некой разновидностью человека (hominem quandam), так как он перестал быть мужчиной, но не был и женщиной. Такой взгляд на евнухов он выражает и в отношении другого военачальника-евнуха, который был захвачен сарацинами на Сицилии тремя годами ранее[972]: этого евнуха он описывает как не принадлежащего ни к одному из полов (qui neutrius erat generis) и многозначительно отмечает, что сарацины считали ниже своего достоинства убивать его, хотя казнили другого пленного полководца – Мануила[973]. Пол выходит на первый план и в рассуждениях Лиутпранда после конфискации пурпурного платья, которое он купил в Константинополе, чтобы вывезти на Запад[974]. Эта экспроприация была осуществлена евнухом-патрикием Христофором и тремя другими, на что Лиутпранд восклицает:

Как отвратительно, как оскорбительно, что эти мягкие, обабленные, с длинными рукавами, с тиарой, закутанные, лживые, бесполые, праздные [существа] ходят в пурпуре, тогда как вы, герои, то есть могучие мужчины, опытные в войне, полные веры и любви, покорные Богу, исполненные добродетелей, не можете!

Гнев Лиутпранда вызывают не только придворные евнухи: его усугубляет и то, что евнухи могли занимать в Византии церковные должности. Это мнение было порождено его встречей с епископом Левкады, который был евнухом[975]. Лиутпранд заявляет, что евнухи не могут становиться епископами по каноническому праву[976].

Таким образом, в De legatione Лиутпранд высказывает традиционные враждебные взгляды на евнухов, акцентируя внимание на их гендерной идентичности и несоответствии определенным ролям[977]. Однако можно догадаться, что его мишень – не столько сами евнухи, сколько Византия или, по крайней мере, Византия при Никифоре II Фоке. Это впечатление подтверждается рассмотрением несколько иной реакции Лиутпранда на евнухов и Византию в его рассказе о своем предыдущем посольстве в Константинополь в 949–950 годах от имени Беренгара Лонгобардского, когда там правил Константин VII. Он включен в его Antapodosis, написанный до De legatione. Упоминания придворных евнухов не вызывают здесь отрицательных комментариев, а его реакция на Византию выглядит скорее милой и приятной. Он сообщает, что евнух был одним из опекунов юного Константина VII[978], описывает, как встретил в Венеции византийского евнуха-посла Соломона и отправился с ним в Константинополь[979], рассказывает, как его привели к императору, которого поддерживали два евнуха[980]. Наиболее показательно то, что Лиутпранд намеренно сыграл на византийской любви к евнухам: среди подарков, которые он привез Константину VII, были четыре молодых евнуха, названные карзимасианами и отличавшиеся отсутствием пениса[981], – Лиутпранд с большим удовлетворением указывает, что из всех привезенных им подарков евнухи были «для императора дороже всего прочего». В Antapodosis отношение Лиутпранда к евнухам контрастирует с его отношением к ним в De legatione и передает его близость к Византии и его прием при дворе. Различные намерения и меняющиеся обстоятельства предопределяют то, как он изображает евнухов. Один автор мог выражать противоречивые мнения в соответствии с тем, что соответствовало его целям. Образы самой Византии в западной литературе могли быть разнообразны.

Помимо знаменитых комментариев Лиутпранда, существуют и другие западные реакции на византийских евнухов, достойные рассмотрения. Так, не удивительно, что евнухи фигурируют в отчетах крестоносцев, посетивших Константинополь[982]. В своей «Иерусалимской истории» Фульхерий Шартрский, клирик I крестового похода, дает яркий образ столицы империи, которую он посетил в 1097 году. Город описывается с точки зрения его диковин и богатств, и описание включает в себя замечание, что там находится около 20 000 евнухов[983]. Фульхерий считает евнухов отличительной чертой византийского общества, которая подчеркивает удивительную природу Константинополя и его богатство. Его отношение к ним, безусловно, ориенталистское, но тон его не враждебен. Действительно, Фульхерий известен преимущественно позитивным отношением к Византии и византийцам. Это резко контрастирует с представлением Одона Дёйльского о византийцах в его рассказе о II крестовом походе, так как одной из целей этого капеллана французского короля Людовика VII было предостеречь от греков и описать их злодеяния. Византийцев он описывает как льстецов, обманщиков и феминизированных существ. Можно было бы ожидать, что для достижения своей цели Одон использует негативную риторику и против евнухов, но его отношение к ним гораздо более неожиданно. Он вспоминает, как после прибытия французов в Константинополь в 1147 году византийский император Мануил I Комнин предоставил им хор клириков для празднования праздника святого Дионисия, – пение этого хора восхитило французов, поскольку в нем звучал характерный голос евнухов[984]. Несмотря