Но, кроме таких бытовых подарков, мы, дети, знали о появлении американских грузовиков – «Студебеккер», и самолётов – «Дуглас». Но ведь было немало и других, не менее важных подарков – вооружение, медикаменты. Тот же самый «Студебеккер» стал базовым шасси для знаменитых «Катюш» и других реактивных систем залпового огня. А в самые тяжёлые годы после войны, в годы неурожаев и прочих стихийных бедствий, связанных с передовым колхозно-совхозным строем, у всех был на слуху ленд-лиз и миллионные поставки пшеницы и кукурузы.

Несколько позже, после войны, появились другие американские подарки, фильмы. Особенно запомнился фильм «Серенада солнечной долины». Прекрасная музыка Глена Миллера в исполнении отличного оркестра, произвела маленькую революцию в отношении к джазовой музыке и американскому джазу. Кто не помнит знаменитую «Читаногу ту чучу»? «Порги и Бесс» Гершвина, «Вестсайдскую историю» Бернстайна? А фильмы Чарли Чаплина, мультики Уол та Диснея?

Потом, повзрослев, мы увлекались другими кумирами: Дорис Дэйв, Луи Армстронг, Френк Синатра, Элла Фицджеральд.

Затем появились другие фильмы и любимые исполнители. Целая серия с участием Дины Дурбин. Но запомнился только один: «Сестра его дворецкого». Значительно позже появился фильм «В джазе только девушки» с Мэрилин Монро.

На протяжении многих лет кумирами моих сверстников были: Азимов, Артур Миллер, Ирвинг, Лонгфелло, Торо, Видал, Стейнбек, Апдайк, Сэлинджер, Купер, Лондон, Бредбери, Воннегут, Льюис, Уайлдер. Я, кажется, увлёкся, потерпите, пожалуйста, осталось немного… Драйзер, Капоте, Сароян, Фолкнер, Уитмен, Гарт, Фицджеральд, По, Колдуэлл, Хемингуэй, Твен, О’Генри, а также Владимир Набоков и другие американцы, которым повезло выбраться в разряд «прогрессивных» писателей.

А как не сказать об американских учёных. Но лучше о великих изобретателях. Здесь можно писать целые книги. Упомяну самых-самых – Эдисон, Фултон, братья Вильбур и Орвиль Райт, Форд, Франклин, Морзе, Тесла, мой коллега, телевизионщик Владимир Зворыкин и многие, многие другие.

Говоря о культурных связях, нельзя не упомянуть об известных невозвращенцах того времени Баланчине, Нуриеве и других. А такие личности, как Мстислав Ростропович, Галина Вишневская, Эрнст Неизвестный, Михаил Шемякин заслуживают особого внимания… Не могу обойти вниманием поэтов Иосифа Бродского и Юза Олешковского, писателей Василия Аксёнова, Сергея Довлатова и моего сокашника Бориса Ручкана.

В годы холодной войны самым лучшим подарком были передачи радиостанции «Голос Америки». Здесь следует сказать, что в начале горячей, то есть Второй мировой войны, у населения отнимали любые радиоприёмники. Это делалось для того, чтобы ограничить информированность. Радиоприёмники тогда были редкостью. У нас его не было, поэтому и отбирать было нечего. Во времена же холодной войны этот незамысловатый приём заменили глушилками вражеских радиоголосов. Но как ни глушили, как ни хитрили тупые руководители «самой демократической страны в мире», ничего у них не получалось. Обычный радиоприёмник, рассчитанный на приём коротких волн, нетрудно было переделать на 13-метровый диапазон, а соорудить антенну с узкой диаграммой направленности ненамного сложней. По крайней мере для меня. Потом эта «технология» передавалась друзьям, от них к их друзьям, и так, как круги на воде, до тех пор, пока на вопрос «А ты слышал вчера?» следовал ответ: «А как же иначе!» Именно тогда, как мне кажется, родилось выражение: «Скажи мне, что ты слушаешь, и я скажу тебе, кто ты».

Трудно было жить всяким глушителям…

Моё первое знакомство с английским языком произошло в третьем классе обычной, ничем не примечательной школы. Трудно понять или объяснить, почему так получилось. Никогда и нигде такого не было. О каких-то особых или специализированных школах тогда никто не знал. Может быть, они где-то были, но где и для кого? В тяжёлое военное время эвакуации этот вопрос мало кого интересовал.

Учительница, щупленькая, скромная выпускница пединститута заботилась в основном о том, чтобы школяры поменьше кричали и не мешали ей писать на доске. Имя этой учительницы как-то не сохранилось в памяти. Но зато очень хорошо помню, как она красиво выводила на доске буквы всех слов. Это делалось довольно тщательно, потому что учебников по этому предмету ещё не было. И вообще как-то непонятно было – откуда вдруг взялся этот язык и для чего он нужен. Все, кто постарше, и родители в том числе, учили немецкий язык. Это было правильно. С врагом нужно было уметь разговаривать на его родном языке. Ведь не напасёшься переводчиками каждый раз, когда нужно нечеловеческим голосом крикнуть: «Ах ты сволочь фашистская!» – и шандарахнуть его прикладом по голове. И фильмы часто пестрели фразами типа «Хенде Хох! Твою мать».

Итак, вернёмся к английскому. Как бы то ни было, но начало было положено. И на память я не обижался. Мне бы такую сейчас. Пару десятков слов, как мне кажется, я тогда освоил. Предмет, как предмет. Ни любви, ни ненависти. Но вот бросалось в глаза, что из всего арсенала знаний наша учительница предпочитала только грамматику, притом только её первую, начальную часть. Ни произношения, ни разговорной речи, ни приёма на слух. Даже выгоняла из класса она по-русски. Ну что требовать от учительницы третьего класса.

Но вот в один не очень прекрасный день эта учительница на урок не пришла. Её предмет заменили другим. Не пришла она и на следующий раз, а через некоторое время об этом предмете и вовсе забыли… Осталась только в памяти одна фраза, сказанная как-то скороговоркой: «Учите английский язык».

Второе знакомство с английским языком произошло в пятом классе, но уже в другой школе и, естественно, с другой учительницей. Мне было легко и приятно, так как учить не требовалось. Новый класс начинал изучение языка с нуля.

Но вот в один не очень прекрасный день… Да, вы догадались, поэтому не буду повторять слова, приведённые выше. Повторение одной и той же фразы, так же, как и повторение начального курса, большой радости не приносит, но способствует запоминанию надолго. Поэтому отступлю на этот раз от своего правила и повторю то, что слышал уже не первый раз: учите английский язык.

Такую сомнительную радость я испытал ещё трижды. В седьмом и девятом классе средней (хорошую вещь средней не назовёшь) школы и на первом курсе института. К тому же начальный предмет был абсолютно одинаков. Вот почему начальную грамматику я знал лучше, чем таблицу умножения, но не больше.

Я часто думал на тему, неужели нельзя было что-то придумать? Думаю, что можно. Даже при существенном голоде на учителей этого предмета и низкой оплате их труда. Можно было объединить учеников из разных классов и даже из разных школ. О приглашении иностранцев нельзя было даже мечтать. Ведь кого это могло интересовать? Всё делалось по-нашенски, то есть плохо или очень плохо. Как в анекдоте о японце, который приехал в Союз на запуск нового завода и всё время повторял: «Дети у вас холёсие, дети у вас холёсие…» Когда же его спросили, что он при этом имеет в виду, он сказал: «Дети у вас холёсие, а всё, что вы делаете руками – плёхо». Я бы добавил – «и то, что вы делаете по указке сверху».