– Идём, старик, я тебя где-нибудь пристрою, – сказал мой друг и потащил меня за кулисы.

Конечно, я предполагал, что жизнь артистов балета отличается от жизни их зрителей, но не думал, как-то не задумывался, что до такой степени. Начнём с того, что они здесь не только работают, но и живут. Здесь у них и стол, и дом, и всё остальное, включая обслугу, столовую и ясли для маленьких детей. А как может быть иначе, когда весь день, с утра до вечера, расписан с точностью до минут, три раза в день репетиции, спектакли каждый день, а в выходные по два или три на день… Куда в таких условиях поедешь на левачке? В мороз. Вот и возник эдакий своеобразный мир… А поскольку полноценную гармонию в таком коллективе создать не всегда удаётся (известно ведь, что балерин в балете значительно больше, чем их партнёров), а решать эту проблему хрущёвскими методами путём отправки в «текстильный» городок солдат вместо синих таблеток, не всегда получается, вот и мирятся здесь с проникновением некоторых, особо одарённых зрителей в эту специфическую сферу.

У попавшего впервые за театральный занавес возникает ощущение лабиринта. Переплетение различных репетиционных залов, нестандартных проходов, холлов, жилых комнат, уборных для прим и помещений, напоминающих студию, отбивали всякое желание запомнить проделанный маршрут. К тому же возникающие время от времени препятствия, как бы выплывающие из темноты, делали эту задачу совершенно невыполнимой.

На каждом шагу нам встречались балеринки, легко перемещающиеся в этом загадочном пространстве в одиночку или маленькими стайками. Большинство из них не успели даже или совсем не хотели переодеваться и сбрасывать грим. Все они почему-то считали необходимым останавливаться перед нами, становиться во вторую позицию и, пользуясь пуантами, как домашними тапочками, знакомиться со мной и, обращаясь к моему попутчику с различными вопросами, как бы ненароком поглядывать в мою сторону. Может быть, это мне показалось… А если подумать, то почему бы и нет? – ведь мой костюм как-никак отличался от одежды сказочного героя или заморского принца, а повседневность, как я понял, была более привлекательна в этом мире, чем какие-то сказки. Мне даже показалось, что эти эфирные создания с удовольствием выскочили бы на улицу, остановили грузового левачка и, втиснувшись в его и без того тесную кабину, с удовольствием занялись бы… занялись… нет, не любовью. Это мне тяжело даже представить. Рассказами о своих последних гастролях…

Валентин здесь был своим человеком. У него получали необходимую информацию об окружающем мире, с ним советовались, делились трудностями… И вопросы к моему другу у них были самые приземлённые: как можно, например, отправить телеграмму по телефону? Или, скажем, на какие алименты следует рассчитывать, если оставить ребёнка?.. С некоторыми балеринами у него были и более тёплые отношения. Иногда у очередной встречной он интересовался, не найдётся ли в её комнате свободный диванчик, нужно пристроить человека, и почему-то при этом загадочно посматривал на меня. При этом ни одна из балерин не отказывала в гостеприимстве. Больше того, предлагали различные варианты «уплотнения»…

– Ну как, ты хоть понял, что здесь нетрудно определиться? Ведь каждой хочется рассказать о своих последних гастролях, а я уже наслушался этих историй… Подожди меня здесь, – сказал он, когда мы остановились в небольшом, слабо освещённом холле, в котором, кроме старого кресла и столика, ничего не было. Ни настольной лампы, ни журналов для заполнения вынужденного ожидания. Что оставалось делать? Присел, посидел бессмысленно в полутьме, затем прислонился к спинке, расслабился и поплыл…

Что явилось причиной, трудно сказать. Может быть, оттого, что сначала промёрз, потом выпил бутылку пива. К тому же наплыв непривычных впечатлений, хорошая музыка, которая, как известно, убаюкивает… Но это был не сон, скорее, какое-то третье состояние, какое-то озарение, которое не посещало меня уже несколько лет. Не буду вдаваться в подробности, поскольку понять всё это довольно сложно, а объяснить – тем более…

Прошло несколько лет. Валентина я встретил в Москве, в Лужниках, на соревнованиях по фигурному катанию. Поговорить не удалось. Масса народу, шум, суета. Но обменялись телефонами и на прощание он, помахав мне рукой, прокричал:

– Ты оказался прав.

– В чём? – прокричал я в ответ, но увидел лишь неопределённый прощальный жест.

– Так в чём же я был прав? – вырвалось у меня, когда мы встретились с ним в более подходящей обстановке.

– Ты знаешь, это длинный разговор. Но если тебя это интересует, то в двух словах. Помнишь нашу последнюю встречу в новосибирском оперном? Тогда ты сказал, что балерины меня до добра не доведут…

– Нет, – говорю, – не помню. А что, довели?

– Не перебивай, слушай. Новосибирск я покинул сразу, как только закончился распределительный срок. Одесскую квартиру я поменял на московскую, но меньшей площади. Неплохой район, в Сокольниках, и метро близко. Хотел поступить в аспирантуру, но меня резанули на первом же экзамене. Начал искать работу, но никуда не берут. Нет знакомств, и всё! Перебивался случайными заработками. В порту грузчиком, иногда бомбил частным извозом, в редакциях кое-чего…

– Как это, кое-чего? – не выдержал я.

– А вот так, начал писать. Нашёл маленькую заметку об одесских пацанах. Эти байстрюки слегка бузили во время оккупации. Начал развивать, и получилась чуть ли не «Молодая гвардия – 2». Патриотические журналы на это клюют. Больше года на этом кормился. Может быть, всё и образовалось, если бы не балет. Вернее, моя любовь к балету. Познакомился я с балериной. Она только в Москву приехала…

– Из Новосибирска? – вклинился я.

– Нет, из Берлина. Она танцевала в ансамбле народной армии ГДР. Очень красивая девка. Блондинка с голубыми глазами. К тому же прима. Взялся я показать ей Москву. Показал кое-что, потом мой район, мою берлогу, в которой и мебели не было. Одна постель. Маленькая квартира для таких знакомств имеет свои преимущества… Я не знаю немецкого, а она русского. Вот и пришлось применить язык любви… Музыка и вино были здесь же. Я даже читал ей стихи Андрея Вознесенского. И знаешь, хорошо понимали друг друга! Тем более, что в балете так и принято… Две недели пролетели незаметно. Что может быть прекрасней – стихи, балет и любовь…

– Ну, а потом что? – спросил я. – Чем ты теперь занимаешься?

– Как тебе сказать? Москва это такой город, по которому скучаешь, когда уедешь надолго. Но стоит пожить здесь несколько лет, как опять тянет куда-то уехать.

– Куда же на этот раз? – спросил я, – в Штаты? Со второй балеринкой?

– Не смейся, на этот раз всё очень серьёзно. В Штаты – дохлый номер. Был единственный вариант – по израильской визе. А главное ведь не куда едешь, а откуда… К тому же органы меня по-прежнему опекают… Не дают соскучиться. Даже министр обороны, маршал Советского Союза Гречко «встревал»…

– О, это уже интересно! – воскликнул я. – Ну, колись, колись до конца, я слушаю внимательно.

– Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Моя красавица прислала мне согласие на развод. В нём была всего одна, но коронная фраза: «Прошу оформить наш развод, так как наш брак не содействует делу построения социализма в наших странах!» И всё. Этого оказалось достаточно. Но когда через год после развода она приехала в Москву с ансамблем песни и танца, моя кровать вспомнила былые «танцы маленьких лебедей». На этот раз её выступление на сцене театра Советской Армии было принято с особым восторгом. Говорят, что такого вдохновенного танца москвичи уже давно не видели. Сама Головкина сокрушалась, что не привела с собой своих питомцев… Мне не удалось присутствовать в тот момент, но отвечать на телефонные звонки пришлось. Не успел я положить трубку, как очередной, хорошо поставленный голос попросил её к телефону, но, узнав, что её нет, а я как-никак её муж, произнёс: «С вами сейчас будет говорить министр обороны, товарищ Гречко». Гречко, так Гречко, вспомнился почему-то анекдот, объясняющий появление на оборонном горизонте такой неординарной личности и заканчивающийся словами: «Хай, будет гречка».