паралич, правая сторона отнялась, и не мог говорить. <…> Тэффи безумно устала, 2 месяца за ним ходит, хотя там есть сестра милосердия, но она через день ночует, а днем всегда у него»[479].

В довершение всего русскую эмиграцию, в том числе и Тикстонов, затронула Великая депрессия. «Вообще здесь очень сейчас трудно, – писала Зайцева Буниной пару дней спустя. – Кругом крахи. Ты знаешь, Тикстоны тоже разорены»[480]. Если смотреть шире, то кризис подрывал финансовую основу литературного мира эмиграции. В начале 1931 года Тэффи писала Бунину: «Живем на вулкане, и все летит… не в ту сторону»[481]. На первый взгляд казалось, что благодаря еженедельным фельетонам, публиковавшимся в «Возрождении» и (иногда в слегка измененном виде) в «Сегодня», дела у нее идут относительно хорошо. В конце того же года должна была выйти «Книга Июнь», в 1932 году – «Воспоминания» и «Авантюрный роман», а в конце февраля 1931 года она получила аванс в 1000 франков за итальянский перевод «Авантюрного романа», выполненный женой Амфитеатрова Иларией[482]. Впрочем, этот шквал публикаций свидетельствовал не столько о процветании книготорговли, сколько о ее предсмертной агонии. Как Тэффи сообщала Зайцевой, от «Возрождения» она получила очень маленькие гонорары (1500 франков за воспоминания, 1000 за роман), «п<отому> ч<то> насчет книг сейчас туго». Ее попытка выпустить вторую книгу в Белграде провалилась, и, несмотря на неустанные усилия Амфитеатрова, большинство планов относительно итальянских изданий обернулись ничем. (В 1932 году «Авантюрный роман» все-таки вышел, но не вызвал никакого интереса[483].) Финансовые проблемы у Тэффи стали серьезнее, когда в конце 1931 года она прекратила писать для «Сегодня» – из-за недовольства «Возрождения» по поводу того, что рижская «Сегодня» печатала ее по воскресеньям, в тот же день, что и «Возрождение». Когда «Сегодня» проигнорировала просьбу писательницы печатать ее по понедельникам, Тэффи разорвала отношения с газетой, пояснив редактору, что дела у «Возрождения» настолько ухудшились, что начались увольнения сотрудников и сокращения зарплат. Она оказалась «единственным сотрудником, которого он [Гукасов] пока что не тронул», и не могла рисковать своим положением, поскольку «никакая другая газета по 500 фр<анков> за фельетон платить не может»[484]. В августе Тэффи сообщила Амфитеатрову дополнительные подробности: «Старого больного Лоло перестали печатать. Тем, кого Гукасов в свое время переманил из “Последних Новостей”, как, напр<имер>, Зайцеву, Ходасевичу – сократили гонорары на половину». К декабрю ситуация стала еще более ужасной: «Конторские служащие от недоедания заболевают.

Только что одну схоронили. Двое в чахотке. Хозяин ходит от стола к столу, как плантатор. Не хо-ро-шо»[485].

Несмотря на шаткость своего положения, Тэффи отказалась участвовать еще в одном проекте 1931 года – предпринятом издателем петербургского «Сатирикона» Корнфельдом возрождении журнала в Париже с Дон-Аминадо в качестве редактора[486]. В феврале Тэффи предупредила Амфитеатрова, чтобы он не присылал материалы, не получив аванса, потому что «Корнфельд… жулик», который задолжал ей с 1914 года. «Я имел глупость не послушаться Вас, – признался тот следующей осенью. – Ну, думал ли я когда-нибудь, что для меня чуть не вопросом жизни и смерти могут стать какие-то паршивые 600 франков, на которые обжулил меня “Сатирикон”?» Хотя Тэффи сама сидела без денег, она вошла в положение Амфитеатрова и предложила ему воспользоваться авансом, полагавшимся ей за участие в одном из итальянских сборников. Он отказался, заметив в ответе от 27 декабря: «Капиталистка какая нашлась!»

«Книга Июнь»

Следующие художественные произведения Тэффи, «Книга Июнь» и «Авантюрный роман», во многом посвящены исследованию природы любви. Писательница часто обращалась к данной теме и прежде, но в этих работах наиболее ощутимо влияние прочитанного ею в 1929 году на заседании «Зеленой лампы» доклада «О единстве любви»[487]. Согласно довольно-таки ироничному отзыву И. В. Одоевцевой, Тэффи подготовила длинную, искрящуюся блеском эрудиции лекцию об аскетизме, но публика, предвкушая нечто занимательное, заглушила ученые комментарии оратора безудержным смехом[488]. Вполне возможно, что лекция Тэффи вызвала подобную реакцию – такое случалось слишком часто, когда она пыталась быть серьезной, – однако Одоевцева перепутала тему ее выступления, которое было посвящено отнюдь не аскетизму, но страстной любви, или «любви-горению». Само собой, такая любовь необязательно должна быть физической: она «может зародиться везде. И в Содоме, и в Гоморре, и в кроткой душе созерцателя и подвижника». Примечательно, что из обзора Тэффи была исключена эгоистическая любовь, изображенная ею в «Пределе». Вместо этого она исследовала любовь «самоотверженную и жертвенную, ту самую, которая, по слову апостола, “не ищет своего”». Впрочем, с ее точки зрения, даже такая любовь не несет радости, ибо Тэффи соглашается с представлением, приписываемым ею религиозному философу В. С. Соловьеву (1853–1900), согласно которому «особо сильная любовь большей частью бывает несчастной», – и добавляет от себя: и «одинокой». Даже взаимная любовь не имеет исключительного значения; бесценна эмоция как таковая, «даже [если] объект, на который она направлена – значения не имеет». Подробно комментируя расхожее выражение «любовь слепа», Тэффи утверждает, что «любящий никогда не видит любимого и наделяет его теми качествами, каких у него нет». Заканчивает она рассмотрением концепции аввы Дорофея, североафриканского святого, представлявшего мир как круг, центром которого является Бог: «Чем ближе души к Богу – тем ближе они друг к другу и обратно: чем ближе друг к другу, тем ближе к Богу». Это справедливо и для всех любящих – святых и грешников, даже для животных и растений: «…и восторженная монахиня со стигамами на руках, и темный содомский грешник… и старушонка с убогой геранькой, и брат святого Франциска зайчик, прильнувший к нему, и раб Божий одуванчик, и раба Божия фиалка…»

В «Книге Июнь» Тэффи отразились как экстатический, так и мрачный аспекты ее восприятия любви при преобладании последнего. Книга получила высокую оценку критиков, однако писатель и критик М. А. Осоргин (1878–1952) предупреждал читателей, чтобы они не ожидали в ней обычного смеха Тэффи. «Редко кто их теперешних русских писателей, вообще жизнью не избалованных, умеет полуспокойно, полусмеясь… рассказать столько горького и столько страшного», – отмечал он и приходил к выводу, что «если бы не великое и традиционное, такое русское писательское… искусство претворения мертвых проклятий в живую печаль, были бы страшны “веселые” рассказы Тэффи, одного из самых умных и зрячих современных писателей»[489].

Рассказ «Книга Июнь», давший название всему сборнику, действительно представляет собой исключение, поскольку в нем с наибольшей полнотой воплотилось экстатическое представление Тэффи о любви. В центре повествования – неправдоподобный треугольник: юная петербурженка Катя, приехавшая на лето в загородное имение тетки; ее туповатый кузен Гриша;