– Вы Марина?

– Да. А вы? Светлана… не помню отчества…

– Просто Светлана.

– Светлана, вы простите меня!

– Я простила вас. Давно простила. А вы… изменились. Сильно.

– Разве вы меня видели когда-нибудь?!

– Видела. Вас вместе. Очень давно. Случайно, в парке у Фрунзенской.

– Усадьба Трубецких…

– Да. Я никогда туда не заходила, и вот, как нарочно…

– Так вы… все эти годы… знали?

– Да. Сначала мне было больно, обидно. И завидно.

– Завидно?

– А потом поняла, что сама виновата. Мы ведь учились с Вадимом вместе, в медицинском. Поженились рано, Олежку родили. И с самого начала жили с ним как-то так, параллельно.

– И у вас с ним так было?! А я думала, со мной…

– Работа у него была на первом месте. Впрочем, и у меня тоже. Работа, работа… и упустили друг друга.

– Но почему вы тогда?..

– А я его не держала, Марина. Он сам…

Обе вспомнили одновременно – и усмехнулись одинаково:

– «Осенний марафон»…

– Да, классика.

– Светлана, я не просила его разводиться! Это он тоже – сам! И я уже ничего не хотела, думала прекратить все.

– Вон что…

– Да.

– Ну ладно, теперь нам с вами делить нечего. – Светлана протянула Марине руку. – Простите и вы меня.

– Да за что же, за что?

– За сына. За его слова – тогда, по телефону. Это было… жестоко. Очень. Я так боялась, вдруг вы… не дай Бог…

Марина отвела глаза.

– Что? Нет! Господи…

– Нет-нет, все хорошо! У меня теперь все прекрасно, правда, – сказала Марина.

– Что ж, поздравляю! Рада за вас.

И Марина видела – это искренне.

– Все-таки пусть он сам скажет. Олег! Иди сюда.

– Он здесь? – Марина обернулась, взглянула на подошедшего Олега и так страшно закричала: «Вадим!» – что Татьяна побежала к ней, путаясь в узких проходах между могилами. Потом Марина опомнилась и, зажав рот рукой, ничего не видя, пошла, натыкаясь на ограды, чувствуя, как все быстрей и стремительней затягивает ее страшный черный водоворот. «Это – не Вадим, это не он! Это его сын! – твердила она про себя. – Я справлюсь с этим. Не хочу обратно, не хочу. Я сильная, я смогу!»

Но чувствовала, что силы иссякают – слишком сильный был шок, слишком резко она сорвалась. «Нет, нет! Не хочу!» И вдруг она замерла, остановившись перед деревом. Тогда, в Костроме, Валерия учила ее, что можно подпитаться энергией от дерева, от огня, от воды. От другого человека. Дерево еще спало, Марина это чувствовала. Она лихорадочно вспоминала, что делала, как настраивалась там, перед красной свечой в спальне у Валерии: «Кто ты? Рябина? Ну, проснись же, проснись! Помоги мне! Пожалуйста! Ну же…» И вдруг серая шершавая кора разошлась, раздвинулась, как занавес, и на Марину хлынул поток зеленоватого света – сильного, как водопад, свежего и горьковатого, как первые тополиные листочки, упругого, как сильный ветер. Она захлебнулась, ощущая, что сила растет, а черная тьма отступает – она вырвалась, вырвалась! Смогла. Спасибо! Спасибо…

– Марина, Маринка! Тебе плохо? Что с тобой? Да отпусти ты это дерево, что ты в него вцепилась! Марина! – закричала подбежавшая Татьяна, но Марина обернулась спокойная, даже веселая.

– Все хорошо, Танюш, все прошло. Прости, напугала тебя!

Татьяна покачала головой и обернулась, увидев, что Марина на кого-то смотрит: к ним подходил Олег.

– Марин? – позвала ее Татьяна.

– Тань, все хорошо. Я справлюсь. Мне, правда, нужно с ним поговорить.

– Ну ладно, я рядом буду. – И отошла, ворча: – И что их принесло. Как нарочно. – А потом вдруг подумала: «А может, Маринка так специально подгадала? Может, знала, что они придут?»

– Олег?

– Вы в порядке?

– Да, нормально.

Трудно ему, видела Марина: так же, как отец, не умеет разговоры разговаривать. И нет в нем ничего, кроме неловкости, смущения, раскаяния, горечи и… И что-то еще?

– Олег, не надо ничего говорить. Все хорошо, живите спокойно. Просто я очень любила вашего отца. Потом разлюбила. А он смириться не мог.

– Я понял.

– И вы так на него похожи!

– Даже слишком, – буркнул он.

И тут-то Марина наконец разглядела, что там еще. Надо же! Что ж так все повторяется-то!

– Олег, посмотрите на меня! Пожалуйста.

Тот поднял глаза, и Марина его уже не отпустила.

– Олег, вы похожи, да! Очень. Но вы – не ваш отец. И вы должны сами сделать свой выбор.

– Вы… о чем?

– Это трудно, я знаю. Кому-то будет очень больно. Но если не сделать, плохо будет всем. Вам только нужно понять, кто из этих двух женщин для вас важнее. Мне кажется, что вы понимаете.

– Вы! Как вы?.. Откуда вы узнали? Я никому… Никто не знает. – Он оглянулся на мать. – Никто!

– Но вы-то знаете? И знаете, что делать. Так делайте! Если вам будет помощь нужна, я помогу. Всегда. Вы же… его сын.

И сказала Дымарику, смотрящему на нее глазами своего сына:

– Я отпускаю тебя, Вадим. Я простила. Прости и ты меня. – Марина поднялась на цыпочки и поцеловала Олега. – Пойдем, Тань.

Они пошли к выходу, а Олег смотрел вслед, разинув рот: что это было? Он не слышал, как зовет мать; забыл, что эта странная женщина каким-то непостижимым образом узнала про его тайный роман, мучительный вдвойне оттого, что он повторял отцовские ошибки, ступив в ту же колею обмана. Но то, что случилось сейчас! Она же… Она разговаривала… с отцом! Олег совершенно отчетливо ощущал его присутствие, так, словно отец стоял рядом – реальный, живой, настоящий. Что же это было?

Марина оглянулась и помахала: прощай, Дымарик!

И он помахал в ответ: прощай…

Марина сама была потрясена тем, что произошло на кладбище, а уж что говорить о Татьяне, хотя она уже успела убедиться в Марининых способностях. Но теперь уверилась, что подруга способна на все. Впервые Татьяна поняла, на что способна Марина, 25 января, когда подруга приехала к ней на Татьянин день. Никого больше не звали, потому что Серёга, как выразилась Танька, «куксился»:

– Да кто его знает, продуло, что ли. Сказали – межреберная невралгия. Не дает уколы делать, а таблетки плохо помогают…

Серёга, обмотанный пуховым платком, выглядел и правда неважно, но бодрился.

– Давайте я попробую боль снять, – сказала Марина. – Серёж, можно я посмотрю?

– Что ты будешь смотреть? – испугался Серёга.