– А я – подопытный кролик.

– Нет-нет, это не так! Марина вас любит. Очень. Вы с ней нашли друг друга. Вы – пара, понимаете?

– Но почему нам так трудно?

– Алексей, но вы же только узнаете друг друга! Приспосабливаетесь. Вытаскиваете друг друга из болота. То один увязнет, то другой. И вы оба – очень непростые.

– Это уж точно…

– У Марины – дар, с которым она не знает, как обращаться. У вас – свой дар.

– У меня?

– Конечно! Вы стали видеть по-другому и стремительно растете. И раз уж я здесь, хотела бы посмотреть, что у вас есть нового, хорошо?

– А как же Марина?

– Ничего, она спит.

Провожая Валерию, Лёшка не выдержал и спросил:

– Она в деревню со мной хочет ехать, а я боюсь. Справится она, как вы думаете?

– Это туда, где она?..

– Да.

Валерия подумала:

– С этим – справится. Ничего, она сильная. Не бойтесь.

Леший вернулся к Марине – та еще спала, лежа на боку. Рука свесилась вниз, рот слегка приоткрыт… Горе мое… Осторожно вытащил из-под нее покрывало с одеялом, потом, подумав, раздел – она так и не проснулась. Лег сам, вздохнул горько, почему-то чувствуя себя сиротой, и Марина тут же прильнула к нему, обняла горячей рукой и засопела, как ребенок – такая живая, теплая, сонная и беззащитная, что он чуть не заплакал от нежности. Утром ему приснилось, что на щеку села бабочка, другая – на губы. Всплывая из глубины сна, понял – это Марина его целует, чуть прикасаясь нежными губами. А когда открыл глаза, она лежала, уткнувшись ему в грудь. Погладил по спине – потянулась, как кошка.

– Привет!

– Привет…

– Как ты?

– Все хорошо…

– Как ты меня напугала!

– Я знаю.

И быстрым нежным шепотом – как будто те же бабочки полетели, шурша крылышками: «Прости-прости-прости-прости-прости!»

– Что это было? С тобой.

– Со мной?.. Наказание это было.

– Наказание? Да за что?

– Ты знаешь, за что. За то, что пыталась тобой управлять… против твоей воли. И даже не это главное. За то, что мне это… понравилось. За то, что силу свою на баловство тратила, на собственное удовольствие. А ее вообще нельзя на себя тратить.

– Тебе понравилось?

– Да. Мне понравилась власть. Меня это заводило, понимаешь? То, что ты – такой сильный, а мне подчиняешься. Вот. Теперь ты знаешь. А мне стыдно.

Леший нахмурился: «А ведь я могу это понять. Да, власть… власть возбуждает, это верно!» Вспомнил, какое бывало наслаждение, когда Марина, сначала притворно сопротивляясь – да так сильно, что порой он с трудом справлялся, боясь причинить ей боль – вдруг отдавалась ему в полную власть, признавая свое поражение. Да, это он понял: охотник и добыча, а когда добыча крупная, это еще слаще, но казалось, что это такое специфически мужское переживание, а выходит – нет, это общее…

– А кто же тебя… наказывал?

– Я сама.

– Сама?!

– Когда ты мне в лицо это бросил, про манипулирование, я как очнулась. Знаешь, как ребенок, который занят чем-то нехорошим – и знает это, но продолжает. А взрослый подошел, увидел – и подзатыльник ему. Только и ребенок, и взрослый – все я. Меня как ударило: что же я делаю! И сломалась. Как будто рухнула внутрь себя. А встать не могу. Восстановиться. Все, сил нет. Я бы, наверно, сама постепенно справилась, но не сразу. Долго. А Валерия меня подняла быстро, помогла.

– Мне она сказала, что это у тебя такая болезнь роста.

– Да, так и есть. Я себя знаешь как чувствую? Словно я кокон или яйцо – вот цыпленок в яйце сидит, скорчившись, а потом вылупится, думаешь: да как же он там помещался?

– Цыпленок… Скорее – дракончик!

– Пусть дракончик. Так и я – внутри что-то огромное, неуправляемое, ему тесно. А сейчас я немного подросла, пока спала. Стало легче.

– Слушай, а не страшно тебе было с огнем играть? Дразнить меня так? Я же вон – чуть не в два раза тебя больше, мало ли что мог случайно сделать, не рассчитав… Что?!

Марина молча на него смотрела. В глазах – опять этот русалочий отблеск, нежный смешок.

– Что ты хочешь сказать? Что… справилась бы?

Она только вздохнула.

– Я не верю.

– Не верь.

– Покажи мне.

– Лёш, перестань. Я не буду ничего такого делать. Никогда больше. Это – плохо, понимаешь? Для тебя, для меня,

– Ну, я прошу, один раз! Мне интересно!

– Ты? То чуть по стенке меня не размазал, а то – покажи. Ты уж разберись: страшно тебе, неприятно или интересно. Экспериментатор.

– Марин, я серьезно. Пожалуйста.

– Да зачем тебе это?

– Затем, что я буду знать – ты сможешь за себя постоять. Ты справишься. Я хоть об этом не стану волноваться, понимаешь?

– А ты что, до сих пор за меня волнуешься?

– Да.

– Лёшечка, милый, ну что ты, в самом деле!

– Вот такой я идиот.

– Хорошо. Но учти – ты сам этого захотел. Принеси мне только водички попить, ладно?

– Сейчас, – сказал он… и не смог встать.

Что за черт? Тело не слушалось. Казалось, руки и ноги забыли, как двигаться – огромным усилием он лишь чуть согнул указательный палец на руке. Увидел, как медленно склоняется к нему Марина с веселым любопытством в глазах и, догадавшись, что она сейчас сделает, ужаснулся. Но она сначала отпустила его – Леший словно упал с огромной высоты – а только потом поцеловала. Он ответил с таким облегчением от вновь обретенной свободы, что она засмеялась, а он целовал ее смеющийся рот и думал: «Ничего страшнее этой секунды перед поцелуем в жизни не было. Да и не будет, наверное…»

Леший и сам не понимал, почему в такую панику ввергла его мысль о том, что он совершенно беззащитен, а Марина может сделать с ним все, что захочет – хотя она собиралась всего лишь поцеловать! Невозможность пошевелиться, полная зависимость от чужой воли, пусть даже любящей, – все это вызвало в нем дикую смесь ощущений, в которой унизительная беспомощность каким-то образом отзывалась болезненным возбуждением. Леший долго лежал молча, уткнувшись Марине в плечо, она гладила его голову, плечи, спину, лаская и успокаивая, потом сказала совершенно будничным тоном, странным после всего, что он пережил:

– Ну что, понравилось?

– Нет.

– А то некоторым – нравится.

– Кому это – некоторым? – спросил он с подозрением, поднимая голову.

– Ну, мало ли! Знаешь, есть такие любители всяких наручников, ошейников…