сохраняется до наших дней. Невозможно сказать, как часто до прибытия европейцев, которые привезли с собой лошадей и огнестрельное оружие, эти племена охотников-собирателей, с их переносными типи и вигвамами, возглавляли вожди. Ясно одно: когда опасность была постоянной, социальное устройство кочевых обществ становилось более сложным. У индейцев Великих Равнин избранные мужчины проходили строгое обучение в объединениях воинов – Вест-Пойнте того времени, – чтобы подготовиться к битвам. На одном конце шкалы находятся ≠ау//еи, которые большую часть времени вели кочевую жизнь, на другом – охотники-собиратели, которых принято считать полностью оседлыми, но они были столь же пластичны. Даже индейцы Тихоокеанского Северо-Запада, золотой стандарт оседлых народов, занимавшихся собирательством в дикой природе, не всегда оставались на одном месте. Деревни переносили и расформировывали так, как им было нужно. Некоторые длинные дома были сезонным местом жительства, а семьи перемещались на груженых каноэ к домам, находящимся где-то в другом месте. Имеются также свидетельства существования временных лагерей, означающие, что люди отправлялись на охоту на крупную дичь, вероятно, подобно тому как сегодня спортсмены селятся в палатках[358]. Скорее всего, лишь немногие охотники-собиратели вели жизнь, представлявшую крайние варианты: были вечными домоседами или постоянно скитались[359].

Жизнь с появлением различий

Когда люди стали обосновываться на одном месте достаточно надолго и собственность больше не ограничивалась предметами, которые каждая семья могла переносить с собой, открылись возможности для развития технологий. Последовавшие за этим коренные изменения в устройстве общества влияли на саму структуру повседневной жизни.

Многие технологии, разработанные поселениями, улучшили производство продовольствия. Например, индейцы Тихоокеанского Северо-Запада делали крупные, пригодные для выхода в море каноэ, оборудование для массовой обработки рыбы и водонепроницаемые емкости для длительного хранения вяленых морепродуктов. Использовались различные средства, пока рыбу не стали ловить разного вида сетями, забивать дубинками, пронзать копьями, гарпунить, ловить на приманку или загонять в ловушку в запруды. Широкий ассортимент сложных снастей позволил нескольким людям собирать много продовольствия для всех. Это было важно, учитывая, что концентрация людей в одном месте часто делала нецелесообразным поиск еды каждым человеком по отдельности. Успешное добывание хлеба насущного, точнее лосося, стало одной из многих общественных обязанностей, где пользу приносили особые знания и умения.

Поэтому интересы и таланты человека, скажем в изготовлении стрел или ткачестве, воспринимали лучше и более непредвзято, чем в локальных группах. На Тихоокеанском Северо-Западе некоторые виды деятельности стали традиционными в семьях, и родители передавали детям свои особые умения и навыки. Растущая потребность в мастерстве означала, что механизмы каждого аспекта функционирования общества больше не были доступны пониманию каждого, а это также значило, что сумма знаний в обществе росла. Точно так же, как закрепление на одном месте гарантировало, что социальная сложность больше не ограничена рамками, связанными с размером физического багажа, который члены общества могли унести, оседлость означала, что социальная сложность освободилась от рамок культурного багажа, который все должны были нести в своей голове.

Со времен новаторской работы Эмиля Дюркгейма социологи рассматривали специализацию как движущую силу для усиления сплоченности, или солидарности, обществ[360]. Это, несомненно, так, хотя представление о сплоченности, которую имел в виду Дюркгейм, не ограничивалось строго людьми в поселениях. Мастера на все руки в общинах точно так же полагались на обмен товарами, который вносил вклад в сплоченность людей. Хотя торговля между локальными группами могла вестись между людьми, обладающими разными талантами, четкое разграничение рода занятий во многих оседлых обществах усиливало эффект так, что люди все больше зависели друг от друга, и эта тенденция сохраняется вплоть до наших дней[361].

Дифференциация вида занятий также упростила взаимодействие с малознакомыми и совершенно незнакомыми людьми, по мере того как подобное становилось все более привычным в более крупных поселениях. Мы можем понять, как вести себя по отношению к кому-то, просто определив его роль, – например по полицейской форме, в которую человек одет, – ничего больше не зная о нем. Почти так же муравей-рабочий соответствующим образом взаимодействует с солдатом своей колонии, не важно, контактировали они раньше или нет.

За исключением человека, млекопитающие редко выполняют специализированную работу, кроме ухода за детенышами и определенных временных задач, таких как несение караульной службы. Можно было бы утверждать, что качество жизни шимпанзе и бонобо улучшилось бы, если бы одна обезьяна, специалист по поиску орехов, передавала свой запас другой, которая ловко их открывает. Но ничего сложного в этом нет: у многих муравьев-жнецов один тип рабочих собирает семена, а более крупные рабочие крошат их на кусочки, которые могут есть все. Среди позвоночных наиболее близко к такому разделению труда подошли голые землекопы, у которых относительно крупные сообщества поддерживаются за счет подразделения на цариц, царей, рабочих и солдат, подобно тому, что наблюдается у муравьев.

У нашего вида специализация оказывает влияние не только на то, как мы взаимодействуем с незнакомцами и другими людьми, исходя из их социального положения, но и на то, как мы отождествляем себя с другими людьми в целом, включая их связи с разного рода особыми группами. Для бродячих охотников-собирателей подобная социальная дифференциация внутри общества была менее важной, за исключением половых и возрастных различий. Тем не менее во многих австралийских обществах люди принадлежали к группам, известным как подсекции (skins) и половины (moieties). Детей относили к подсекции с номером, следующим за номером подсекции их родителей, и к половине на основе их родовой принадлежности и связей с определенным видом растения или животного. Эти виды родства определяли, как будет проходить социализация аборигенов и с кем они смогут вступать в брак.

У оседлых охотников-собирателей группы специалистов часто разрастались со временем: появлялись тайные общества, которые предлагали древние ритуалы и скрытые истины, общества шаманов и другие. Вероятный сценарий их появления следующий: такая разнообразная идентификация возникала из первичной принадлежности к самому обществу, создавая множество менее необходимых, менее важных и недолговечных коллективов. Любопытно, что подобное крайне редко встречается в сообществах других животных, за исключением социальных сетей у млекопитающих (от дельфинов и гиен до некоторых приматов), которые состоят из самок и служат исключительно для воспитания и защиты детенышей. И ни один представитель этих животных не считает себя связанным с компаньонами-единомышленниками, которые, скажем, действительно любят фрукты. Трудно сказать, чувствуют ли шимпанзе, подобно людям, единение с другими во время совместной охоты или битвы.

Объединение в группы в человеческих поселениях, вероятно, уменьшало внутреннее соперничество, и социальное стимулирование осуществлялось поэтапно, каждый этап был управляемым и доставлял удовольствие. Представление об оптимальной отличительности, существующее в психологии, помогает это объяснить. Люди обладают выраженным чувством собственного достоинства, когда