Он остановился в торце стола в ожидании хозяев. И стоял так очень долго: огонь в камине погас, наступили синие сумерки, ему нестерпимо хотелось пить. Хозяева к столу так и не вышли.

Этот сон оставил у капитана сладкое послевкусие любовного томления: он понял, что то, о чём он невольно грезит, не исполнится никогда… «А кубки так ослепительно сверкали во сне, совсем как глаза Катрин Перэ. Да, красивая девушка», – подумал он и у него заныло сердце.

Днём капитан нанёс визит губернатору островов Зелёного Мыса и сообщил через дворецкого, что у него для губернатора есть письмо из Лиссабона. Капитана тут же приняли, и он имел с его превосходительством продолжительную беседу, после которой настроение у капитана резко испортилось.

Назад он едва шёл, был задумчив, вокруг рта его залегли глубокие носогубные складки. Один раз он даже остановился, достал из внутреннего кармана жюстокора неприметный конверт и несколько минут смотрел на него, словно решая, что же ему с ним, собственно, делать.

Потом вздохнул, осмотрелся и вдруг почему-то именно сейчас понял, что этот остров похож на нагретую солнцем раковину, приложенную к уху: по всему городу, тёплому, напоённому солнцем раздавался неясный рокот моря. Капитан опять вздохнул и пошёл на корабль.

Он думал, что не был на корабле целую вечность и что последний раз был здесь в другой жизни, но как только его нога вступила на палубу – всё сразу стало своим, близким, как будто он никогда не отлучался со шхуны. Капитан отвечал на приветствия матросов и что-то спрашивал – в общем, старался быть самим собой. Подбежавшего боцмана попросил отпустить команду на берег. На палубе стояли дощатые козлы, покрытые, что удивительно, скатертью… А он и не знал, что у них на шхуне есть скатерть! В своей каюте капитан первым делом спрятал конверт губернатора, потом сел на койку и сидел некоторое время в раздумьях.

Стук вахтенного прервал его: тот доложил, что к шхуне подошла шлюпка с гостями. Капитан вскочил, потёр лицо, вытащил из рундука свой лучший костюм, оделся, провёл рукой по волосам, приглаживая их, и вышел. Гости уже были на палубе, доктор Легг и сквайр наперебой рассказывали им что-то, мистер Перэ оглушительно смеялся. Капитан подошёл к гостям.

Катрин Перэ была хороша необыкновенно. Дневной свет шёл ей ещё больше, и капитану показалось, что вокруг её лица сиял золотистый ореол из волос. Серо-зелёные глаза девушки, в которых бродила мечта, опять смотрели на него, её полураскрытые губы, то вздрагивая, то улыбаясь, казалось, беззвучно произносили слова, предназначавшиеся только ему, ему одному.

Капитан отвёл взгляд и посмотрел в сторону камбуза. Кок Пиррет делал ему знаки, и капитан пригласил гостей к столу. Дядя Джордж хитро улыбался. Доктор Легг имел вид заговорщика… «Надеюсь, хоть чаю-то нам подадут», – подумал капитан.

Гости расселись. Платон, помогавший коку Пиррету, принёс луковую похлёбку.

– Очень приятный вкус, – заметил капитан Перэ. – А что тут за травы?

– Здесь мята и, кажется, чёрная смородина, – Капитан улыбнулся. – Я знаю, что французы никогда не кладут в еду мяту и не используют чёрную смородину, кроме как для приготовления напитка.

– Нет, никогда не кладут, но, в самом деле, вкусно. Надо сказать моему повару. А чем ещё богата английская кухня, капитан Линч?

– Да всем, мистер Перэ, – ответил капитан. – Прежде всего, это копчёная и сушёная рыба: из Шотландии и Ирландии везут маринованного лосося, хотя на побережьях распространены блюда из рыбы свежей… Вот, попробуйте – это вяленая рыба–молот, кок Пиррет придумал сдабривать её соусом из поджаренной петрушки… А всевозможных солений и маринадов, похоже, у нас существует больше, чем где-либо.

Потом, больше нигде, ни в одной стране, вы не встретите хаггис, ну, если только в Московии. Это бараний желудок, фаршированный рубленой печенью, лёгкими и сердцем, перемешанными с салом и овсяной или пшеничной мукой. Всё это потом варится часа три с добавлением приправ и всяких мелочей… Нельзя не упомянуть о несладких пудингах, которые подают к мясу или о сладких, которые подают на десерт.

Список пудингов можно продолжать до бесконечности. Затем следует не менее длинный список кексов – например, тёмный сливовый кекс, песочные коржи и шафранные булочки… Существуют и чисто английские соусы: хлебный соус, мятный, яблочный, соус из хрена, не говоря уже о желе из красной смородины – лучшей приправе к баранине и зайчатине…

Капитан опять улыбнулся и стал рассказывать дальше:

– Но основой хорошего английского обеда во все времена считалось мясо: баранина, говядина, свинина, свинина и ещё раз свинина… И я знаю, иностранцев удивляет наше пристрастие к мясу. Их ошеломляет невиданный размер куска говядины, который им подают на тарелке в таверне. Но наше, а особенно, лондонское простонародье, привыкло ежедневно есть говядину или баранину с белым хлебом и крепким пивом.

Франсуа Перэ поднял брови и заулыбался от души. Чувствовалось, что он наслаждался и этим тихим вечером, и тем, как ветер шумел в оснастке, и такой прекрасной компанией, и красотой своей дочери, на которую он смотрел любовно каждый раз, когда переводил ей на французский слова капитана. А Катрин опять глядела только на одного капитана Линча.

Платон принёс им новое блюдо, мучное с золотистой корочкой.

– А вот и йоркширский пудинг. Он готовится в печи в поддоне внизу одновременно с каким-нибудь мясом. Тогда жир, капающий с мяса, пропитывает пудинг, который по-другому так и называется – «капающий пудинг».

Тут капитан воскликнул:

– Мистер Трелони, перестаньте посмеиваться и немедленно расскажите нам, что за начинка там внутри? Наверняка, вы знаете.

– Ах, капитан, начинка самая простая, – ответил сквайр, вытирая губы салфеткой. – Это солонина. Только кок Пиррет что-то с нею сотворил такое…

Он отложил салфетку и сказал доктору Леггу, который вертел нож в пальцах:

– Доктор, давайте, режьте скорее – пудинг не любит ждать, он может и отсыреть, а я пока всем налью вина.

Пудинг был высокий, румяный и живописно-кривобокий от жара. Когда его стали резать, оказалось, что он воздушный и лёгкий, а поджаренная солонина внутри него золотилась мелкими кубиками. Спустя время Платон принёс и основное блюдо.

– Отбивные из баклана, – гордо произнёс он.

– Отбивные из чего? – недоумённо переспросил мистер Перэ.

– О, кажется, я догадываюсь, – улыбнулся капитан. – Мой кок приготовил нам сегодня средневековое блюдо. Дело в том, что римская католическая церковь, объединявшая всё население Англии до 1534 года, запрещала есть мясо в определённые дни, и получалось, что половину дней в году следовало есть рыбу. Конечно, одной рыбой англичане не ограничивались. «Рыбой» считались также морские утки и птицы-бакланы, поскольку они были «рождены в море», а также бобры, потому что у них «рыбьи хвосты».

Для бедных людей баклан и сейчас очень важен: он имеет нежное, белое, не сильно пахнущее ворванью мясо, которое на зиму коптят и солят… Кроме того, от баклана получается много жира, идущего, как на освещение, так и в пищу, и большое количество пуха и перьев для постелей. Птенцы бакланов считаются весьма изысканным блюдом, и любители полакомиться охотно платят по два шиллинга за штуку… А эти отбивные ещё и выглядят очень аппетитно… Позвольте, я положу вам.