Под оглушительный рев зрителей ирландец выкатился из костра, разбрасывая искры. Рубашка его тлела. Я собирался было дать деру, но, увидев, насколько он беззащитен, прыгнул на него и, промахнувшись, пропахал клинком по земле. Грэттен попытался схватить меня, и когда мы сцепились, стоя на коленях, я ухитрился изо всех сил двинуть ему по лицу. Удар отбросил его в сторону, но он мигом поднялся и взметнул топор. Мне едва удалось заблокировать удар предплечьем. Давление на руку заставило меня отклониться, ирландец навалился, издав ужасный крик, лицо его оказалась в считанных дюймах от моего – рот раскрыт, глаза выпучены. И тут я почувствовал, что тело противника обмякает, а по правой моей ладони бежит что-то горячее. Напрыгнув на меня, Ньюджент-Хэр сам насадился на мой «боуи».

Я толкнул его, и пока выбирался, тело перевернулось и распласталось на спине с выступающей из живота рукоятью. Некоторое время я не мог прийти в себя – передо мной валялся труп, а буквально в нескольких шагах от него лежал – все еще верхом на своей скво – бородатый детина, таращившийся на меня круглыми от удивления и испуга глазами. Вот как стремительно все произошло: несколько секунд отчаянной схватки, в которой нет места бегству или примирению, и вот Ньюджент-Хэр уже плавает в луже крови, пялясь на костер стекленеющими глазами, а из брюха у него торчит эта ужасная штуковина.

Я стоял, как одурманенный, в воцарившейся тишине, а с правой моей руки стекала кровь. На меня смотрели лица: изумленные, озадаченные, застывшие в усмешке и просто заинтересованные. Подошел Галлантин, наклонился, и когда он вытащил свой нож, наблюдатели издали невольный вздох. Предводитель посмотрел на меня, потом на девушку, застывшую, словно статуя, с прижатыми ко рту ладонями. Потом кивнул.

– Ладно, парень, – обратился он ко мне дружелюбно. – Думаю, ты заслужил ее на эту ночь.

И все. Ни возмущения, ни выговора, ни замечания даже. По их правилам все было честно – и точка. (Много лет спустя мне довелось рассказать эту историю одному парню в мантии юриста, и тот заявил, что в цивилизованном суде мне дали бы два года за убийство в драке.) Я же был словно не в себе – это был не первый человек, убитый мной в схватке один на один: вспомнить хотя бы черномазого, который прикончил Икбала, стражника-хова на Мадагаскаре, ну и, конечно, моего драгоценного приятеля де Готе, отправившегося вверх тормашками в водопад Йотуншлухт. Но все те убийства я вершил с открытыми, так сказать, глазами, а не в угаре ярости во время сумасшедшей свалки, закончившейся, слава богу, прежде, чем толком началась.

Как бы ни был я ошарашен, инстинкт подсказывал, что второй раз отклонять любезность Галлантина не стоит. Вот вам хороший совет: если охотники за скальпами предложат вам скво, берите не раздумывая. Если у вас не будет настроения поразвлечься с ней, можете поучить ее таблице умножения, почитать «Тинтернское аббатство»[125] или показать, как надо вязать колышку[126]. Полагаю, я схватил ее за руку, и случившееся недавно отбило у нее желание противоречить. Следующее, что помню, это как я сижу, едва живой, привалившись к дереву в рощице за корралем, а она стоит, как истукан, и пялится на меня. Очухавшись, я выпрямился и посмотрел на нее – без вожделения, как понимаете, просто с любопытством. Здесь, вдали от огня, было довольно темно, и я поманил ее к себе, чтобы разглядеть ее лицо. Она подчинилась.

Как уже говорилось, у девушки были пухлые щечки, не вызывавшие аппетита под таким слоем грима. Аккуратный носик с горбинкой, маленький ротик с плотно сжатыми губами, миндалевидные глаза под широким лбом; вони от нее тоже не чувствовалось, хотя одета она была в рваное перепачканное платье. Скрытое под ним обещало выглядеть недурно, но я был слишком потрясен и измучен, чтобы думать об этом. Девушка смотрела на меня широко раскрытыми глазами, но без страха. А потом сделала нечто совсем неожиданное. Она вдруг упала на колени, сжала мои ладони своими и, глядя мне прямо в глаза, произнесла:

– Gracias[127].

Я чуть не подпрыгнул.

– Entiende Espanol?[128] – спрашиваю.

– Si[129], – кивнув, отвечает она.

Потом индианка посмотрела туда, где полыхал огонь и вздрогнула, а когда снова повернулась ко мне, на глазах ее показались слезы, а губы приоткрылись и задрожали.

– Muchas gracias![130] – выдохнула она, положила голову мне на колени, обхватив их руками, и от души разрыдалась.

Ну, некоторые любят, когда их утешают, так что я стал гладить ее по голове, бормоча какие-то банальности. Девушка подняла лицо и молча уставилась на меня, потом глубоко вздохнула, но несколько подпортила эффект, смачно высморкавшись в сторону. Утерев слезы, она продолжала мрачно наблюдать за мной, и чтобы развеселить ее, я потрепал милашку по щечке и подарил галантную улыбку, приберегаемую для женщин, в которых не заинтересован. Она смущенно улыбнулась в ответ, обнажив вполне хорошенькие зубки. Мне пришло в голову, что если ее отмыть и причесать, девчонка станет весьма аппетитной. Так как я уже более-менее пришел в себя, то осторожно положил руку ей на плечо. Глаза ее чуть-чуть расширились, но и только, так что я шаловливо подмигнул и очень медленно стал скользить пальцами за ворот платья, давая ей все шансы выразить свое возмущение. Оного не последовало – взгляд оставался таким же серьезным, но когда ладонь моя наполнилась, с губ девушки слетел легкий вздох, и она выпрямилась, стоя на коленях. Клянусь Юпитером, материал был первый сорт, и я окончательно стал самим собой. Я нежно потискал ее, спрашивая себя, согласна ли она или просто заставляет себя покориться неизбежному. Я предпочитаю, когда женщина делает все по желанию, поэтому, легонько поцеловав ее, спросил:

– Con su permiso?[131]

Индианка вздрогнула, на миг совершенно растерявшись, потом опустила взор и – готов побиться об заклад – улыбнулась, ибо, взглянув на меня искоса, немножечко вскинула подбородок в кокетливом жесте, свойственном всем этим кокеткам от Таунбридж-Уэллс до Паго-Паго[132], и промурлыкала:

– Como quiera usted[133].

Я усадил ее себе на колени и поцеловал по-настоящему. И если вам скажет кто-нибудь, что поцелуи у индейцев не в ходу, не верьте. Только я успел стащить с нее платье, как внимание мое привлекло нечто странное, происходившее у костра, частично загороженного от нас ветками.