Не донеся ложечку до рта, я остановилась.

– Ты капаешь мороженым себе на брюки, – заметила наблюдающая за мной Ирка.

– Ага, – я тупо перелила содержимое ложечки обратно в креманку, помешала растаявшее мороженое, облизала пустую ложку и замерла.

Где-то когда-то я уже слышала подобный анекдот?

– Очень интересно выглядишь, – откровенно потешаясь, заметила Ирка. – На редкость интеллектуально! С торчащим изо рта черенком ложечки, с глазами, как плошки!

Вспомнила! Нечто в этом роде мне рассказывал Гжегош!

Дело было давно, я училась в университете и жила в общежитии. Отдельного корпуса для иностранных студентов тогда еще не построили, поэтому афганцы, вьетнамцы, алжирцы, поляки, болгары и прочие зарубежные гости жили вместе с русскими студентами. Из каких-то особых политических соображений их расселяли в пропорции один к трем: на одного иностранца – трое наших. Поляк Гжегош изучал русский язык, поэтому мы частенько сталкивались с ним не только в общаге, но и на факультете. Красивый черноглазый парень обращал на себя внимание девиц, но все они быстро отваливали в сторону, познакомившись с ним поближе. Очаровательный Гжегош был неприлично экономен, можно даже сказать, скуп. В принципе, фантастической бережливостью отличались все наши польские друзья, повально занимавшиеся тем, что тогда называлось «фарцовкой»: они везли из Народной Польши дефицитные в СССР тряпки и косметику, успешно продавали их русским однокашникам, а на выручку покупали золотые кольца. В те времена золото в Польше стоило в два с половиной раза дороже, чем в Союзе, так что это был неплохой бизнес. Поскольку поляки фанатично экономили каждую копейку, посиделок с обедами в складчину у них не бывало, каждый готовил себе сам и кушал в одиночку. Мы к этому привыкли, но вид здоровенного парня, разводящего в крохотном ковшике половину пакетика сухого супа, был так впечатляющ! Увидев однажды, как рослый широкоплечий Гжегош лезвием опасной бритвы крошит в кипяток тщательно очищенную сморщенную морковку, похожую на хвостик дистрофической мышки, я прослезилась и из сострадания позвала парня на чай. Ну, может, не из чистого сострадания – говорю же, он был высокий, широкоплечий, красивый. В общем, в моем вкусе.

И не только в моем!

Известно, что в отечественной традиции чаепитие подразумевает наличие на столе не только стаканов, заварочного чайника и емкости с кипятком, но и сахара, варенья, меда, плюшек-ватрушек, бутербродов-с-чем-бог-послал и так далее. За давностью лет не помню, что именно было в нашем меню в тот вечер… Хотя нет, помню! Было сало! Роскошное розово-белое сало с мясными прожилками, и домашние яйца в скорлупе цвета ряженки, и густое малиновое варенье: накануне к моей соседке Таньке приезжала из станицы мама. И вот в результате обстоятельного чаепития с застольной беседой другая моя соседка, Галина, влюбилась в Гжегоша, а Гжегош – в кубанское сало. Поэтому впоследствии за накрытым столом мы встречались неоднократно, хотя дальше дружеских отношения Галки и Гжегоша не пошли. Помнится, в те времена она очень об этом сокрушалась…

Так вот, этот самый Гжегош рассказывал мне подобный анекдот из собственной, как он утверждал, жизни. Если ему верить, он в паре с одним русским парнем провернул дерзкую коммерческую операцию, попадающую под определение контрабанды. Русский партнер Гжегоша приобрел почтового голубя и поселился в какой-то деревеньке на Западянье, то есть в Западной Украине. До границы с Польшей было рукой подать, а на той стороне тоже находилась деревня, и в ней поселился Гжегош. Улавливаете суть операции? Русский парень привез с собой приличный запас золотых обручальных колец и перстней-печаток, умный почтовый голубок исправно перетаскал их в ПНР, там Гжегош золото реализовал, а навар приятели поделили. Не знаю, откуда взялся необходимый для проведения операции первоначальный капитал и каковы на самом деле были масштабы акции, но последний семестр в университете Гжегош нормально питался в студенческом кафе, на чай к нам не напрашивался, и Галка страшно грустила…

– Ты сейчас похожа на статую, – донесся до меня издалека язвительный голос Ирки.

– На Венеру Милосскую? – Я расправила плечи, выпячивая грудь.

– Не-а, на химеру с фронтона собора Парижской богоматери! Такие же выпученные глаза и разинутый рот!

– Сама ты химера, – обиделась я. – Доела свое мороженое, обжора? Так чего расселась? Заводи машину, только что открылись новые обстоятельства, похоже, особняк на Затоне заслуживает особого внимания!

– Так ведь ночь на дворе! – возмутилась подруга. – Темно уже, что ты там увидишь!

– Сегодня уже ничего не увижу, – согласилась я. – А вот завтра, если заранее похлопочу, увижу многое! Вставай, поехали!

За полчаса до полуночи мы въехали в мирно спящий Затонный переулок и припарковались все под той же сливой.

– А теперь у меня к тебе деликатный вопрос, – смущенно кашлянув, обратилась я к подруге. – Ты только не подумай чего плохого… Скажи, какие на тебе трусы?

– Действительно, вопрос деликатный, – внимательно посмотрев на меня, Ирка, как будто не слишком шокированная, покрутила пальцем у виска. – Ты спятила, что ли?

– Вовсе нет. Пожалуйста, покажи мне свои трусы! Или хотя бы скажи, они из той же партии, что вчера сушилась на веревках во дворе? Такие огромные хлопковые парашюты пастельных тонов, стягивающиеся на талии продетой в кулиску бельевой резинкой? Ну, не томи! Ирка! Мне немедленно нужны твои трусы!

– Да зачем?! У тебя что, своих нет? – пожав плечами, заинтригованная Ирка задрала длиннополую юбку и продемонстрировала мне белье.

– Мои не годятся, они маленькие, в них резинка слабенькая, кружевная, нашита прямо на ткань! – сбивчиво объясняла я. – Вот твои суперпанталоны – это то, что надо! Нет, я не буду их надевать, ты с ума сошла, куда они мне! Выдерни резинку!

– Для тебя – все, что угодно!

– Спасибо! – Я растопырила пальцы левой руки на манер рогатки. – Помоги мне, привяжи сюда резинку… Отлично!

Я вывалилась из машины, подошла поближе к уличному фонарю, подобрала с земли небольшой камень и с помощью своей импровизированной рогатки запулила его в лампочку. То есть хотела попасть в лампочку, но промахнулась. Звонко брякнув о металл плафона, камень отскочил в сторону, не причинив никакого вреда источнику уличного освещения. Эх, неподходящий снаряд я взяла, слишком тяжелый и угловатый!

– Ты с ума сошла! – при виде моего хулиганства запоздало ужаснулась торчащая у машины Ирка.

В сердцах она стукнула кулаком по стволу дерева, и на меня градом посыпались сливы.

– Еще раз спасибо! – нагнувшись, я подобрала с земли несколько достаточно твердых плодов.

Тщательно прицелилась и повторила попытку.

Крак! На третьем дубле лампочка разбилась, и на улице сразу стало гораздо темнее.

– Это кто тут хулиганит? – донесся из саманного дома скрипучий голос тетки Маши.

– Сматываемся! – пригибаясь, я подбежала к машине, открыла дверцу и прыгнула на свое место.