Я продолжила расспрашивать насчет слухов, которые она якобы слышала, и, разумеется, не получила иного ответа, кроме как бессмысленного бормотания о Мадлен Астор. Моя цель состояла в том, чтобы бросить вызов разыгравшейся в ее сознании паранойе. На данный момент я просто предупредила стюардессу, чтобы она не распространяла слухи о болезни на корабле. Люди могут удариться в панику.

Как бы то ни было, у меня есть подозрения, что и миссис Астор, и стюардесса Хеббли страдают от легкой истерии. Я не понаслышке знаю, как легко такие состояния развиваются в замкнутом пространстве, где почти не на что отвлечься. Кто-то высказывает беспокойство, и вскоре оно уже у всех на устах. Паранойя сама по себе является своего рода заразой. Люди к ней предрасположены. Я долгое время считала, что это поведение, усвоенное нами от предков, – защитный механизм. Осторожные люди живут дольше, чем неосторожные.

Я уже встречала подобные случаи в лечебницах. Есть много причин, по которым женщины впадают в истерию, и пусть сами женщины временами пытаются скрыть их за рассказами о явлении ангелов, демонов или (как теперь популярно) мертвых, чаще всего это некая постыдная тайна, что обратила их разум против них же. Все мы, мужчины и женщины, есть порождения желаний, как хороших, так и плохих. Однако все имеет свою цену, и ценой потворства тому, что для нас плохо, часто становится вина, а слишком большая вина приводит к болезни разума. Мы отравили свою совесть, а то, что было отравлено, однажды потребует лечения – или сгниет.

Но эта стюардесса, мисс Хеббли… Думаю, она беспокоится, что с ней что-то не так. Она не признается, однако я заметила, как дрогнули ее губы и затрепетали веки, когда я сказала, что беспокойный ум никогда не осознает собственной беды – такова горькая правда безумия. Многие безумцы не понимают, что они не в порядке. Я не могу догадаться, на чем основываются ее предположения. Глядя в эти испуганные, затравленные глаза, я и сама была готова уверовать в демонов и духов.

– А ты мне нравишься в этом костюме, – прошептал Лес на ухо Даю. – Хотя лучше, конечно, без него.

Глупая фраза, Лесли это понимал, но Дай вроде бы не возражал.

Лес отступил на шаг и смахнул с плеча Дая воображаемую пылинку.

– В любом случае не смотри так страдальчески. Это неплохая практика перед тем, как мы окажемся в Америке и встретимся с организаторами боев. Подойди к зеркалу, глянь, какой ты красавчик.

Дай повернулся к своему отражению, поправляя тугой галстук-бабочку, а Лес мысленно пробежался по контрольному списку из четырех целей, которые он присмотрел для вечернего действа. Вчерашний день прошел бурно: Лес встретился с Вайолет и, пробравшись в несколько кают, порылся там в вещах. Он боялся перепутать жертв – нужно было держать в голове столько деталей, – и сделал пометки на клочке бумаги. Генри Харпер, бездельник, живущий за счет щедрости своего деда и путешествующий по миру. Они с женой возвращались из поездки с переводчиком, которого подобрали на Ближнем Востоке, красивым мужчиной по имени Хассаб. Лесу хватило одного взгляда на каюту, чтобы понять, чем занимались эти двое мужчин.

Затем – мисс Хелен Ньюсом, впервые вышедшая в свет девушка, которая боялась матери, и ее снедаемый любовью кавалер, Карл Бер. Серебряные часы были такими красивыми, трогательными – именно такие Лес хотел бы однажды подарить Даю, может, после победы в первом крупном матче в Америке, – что он не мог их не стащить.

Потом – старый газетчик, У. Т. Стед.

Дай снова повернулся к нему лицом.

– О чем задумался? – спросил он, глядя Лесу прямо в глаза.

Лесли пожал плечами.

– Потенциальные цели. Как раз думал о старине Стеде.

– О журналисте?

Лес кивнул.

– Он не скрывает, что боится утонуть на борту такого большого корабля. Говорил всем, кто слушал, что газеты должны писать об опасностях плавания со слишком малым количеством шлюпок – или что-то такое. Может, ему понадобится ясновидец – мол, облегчить душу или…

– С ума сошел? – Дай отступил на шаг и врезался в койку; каюта была крошечной. – Стед не дурак, Лес. И не станет сидеть тихо, если подумает, что ты пытаешься его облапошить. Он же поборник справедливости.

Не было ничего лучше, чем сказать Лесли, что чего-то не следует делать, чтобы заставить его упереться рогом.

– Он доверчивый, этот дед. Верит в духов, в призраков и прочую чепуху. Он идеальная цель, говорю тебе.

– Нет, Лес. Не Стед.

– Тогда помоги найти другого. – Лес взялся за свой галстук-бабочку, пытаясь сдержать гнев. – Этот вечер – наш единственный шанс. Мы должны извлечь максимум пользы. Найди другого, пока я обрабатываю этих.

Судя по лицу Дая, он предпочел бы выпить яду.

– Попроси Вайолет впустить тебя в каюту, осмотрись, потом отчитайся мне. Легче легкого. Об остальном я позабочусь.

– Я не хочу шнырять по чужим каютам. – Дай опустил взгляд на носки своих ботинок, как делал всякий раз, когда не мог принять решение. – Кажется, я кое-кого знаю… Или это ерунда. Не знаю точно…

– Говори, я решу сам, – перебил Лес, стараясь выглядеть не слишком уж нетерпеливым, чтобы не спугнуть Дая.

– Во-первых, ты все не так понял.

Дай отобрал из рук Лесли бабочку и взялся завязывать ее на его воротнике сам. И Лес обнаружил, что он благодарен одновременно и за помощь, и за взгляд Дая – приятное ощущение тяжести этого взгляда на себе. Не было ничего приятнее, чем знать, что Дай на него смотрит. Что он с ним.

Занимаясь бабочкой, Дай рассказал, как видел Марка Флетчера в курительной комнате и как тот пытался покрыть карточный долг украшением жены. Каким печальным было его лицо, как он дрожал от вины. Лес, надо признать, был малость изумлен. Он-то считал, что Флетчер из тех, кто играет по правилам, потому что боится быть пойманным. Чем больше Лесли об этом размышлял, тем яснее понимал: адвокат, привыкший обходить закон, чтобы решить дело в пользу клиента.

– Так-так-так, – произнес Лес. – Я б сказал, звучит многообещающе. Снедаемый виной мужчина с богатой женой.

– У него трудности…

– Если не хотел, чтобы я знал, зачем тогда рассказывал? Он идеален, Дай. И, клянусь, едва ощутит укол.

– Не надо было ничего говорить.

Дай развернулся, вскидывая руку так, словно хотел, жаждал ударить что-нибудь. В крошечной, битком забитой каюте хватало вариантов, однако он каким-то образом сумел сдержаться.

– Лес, меня уже тошнит от этого: от всех интриг, лжи, обмана. Где-то должен быть предел.

– А я устал от того, что ты вечно ведешь себя как самаритянин, – вырвалось прежде, чем Лес успел себя одернуть. – Мы выросли в одном районе, Дай. Ты знаешь, что случается с самаритянами.

– Ага. Их облапошивают такие, как ты.