Я снова увидела его после отъезда через несколько недель. Это был мой день рождения, мне исполнилось шестнадцать. И он появился, и день стал самым лучшим днем в моей жизни.

А потом самым худшим.

Прошло ровно сорок два дня с того момента, как Атлас уехал в Бостон. Я считала каждый день, как будто это могло как-то помочь. Я была так подавлена, Эллен. Да я и сейчас такая. Люди говорят, что подростки не умеют любить, как взрослые. Иногда я в это верю, но я не взрослая, и мне не с чем сравнивать. Но я все же допускаю, что это, вероятно, разная любовь. Я уверена, что любовь между двумя взрослыми более наполненная, чем между двумя подростками. В ней больше зрелости, больше уважения, больше ответственности. Но какой бы разной по наполненности ни была любовь в жизни человека в разном возрасте, я знаю, что любовь все равно должна весить одинаково. Ты чувствуешь эту тяжесть на своих плечах, в желудке и в сердце, вне зависимости от того, сколько тебе лет. А мои чувства к Атласу очень тяжелые. Каждую ночь я засыпаю в слезах и шепчу: «Просто продолжай плыть». Но становится по-настоящему трудно плыть, когда ты чувствуешь, что тебя удерживает якорь.

Теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что, вероятно, в каком-то смысле переживала все стадии горя. Отрицание, гнев, торги, депрессию и принятие. В вечер моего шестнадцатого дня рождения я погрузилась в стадию глубокой депрессии. Мать попыталась сделать день хорошим для меня. Она купила мне удобрения для сада, испекла мой любимый пирог, и мы поужинали вдвоем. Но к тому моменту, когда я забралась в постель тем вечером, я не могла стряхнуть с себя печаль.

Я плакала, когда услышала стук в окно. Поначалу я решила, что пошел дождь. Но потом я услышала его голос. Я подскочила и бросилась к окну, мое сердце билось в истерике. Он стоял в темноте и улыбался мне. Я подняла окно и помогла ему влезть в комнату. Атлас обнял меня и долго не отпускал, а я плакала.

От него так хорошо пахло. Обняв его, я поняла, что за прошедшие со дня нашей последней встречи шесть недель он набрал так необходимый ему вес. Атлас отодвинулся от меня и вытер слезы с моих щек.

– Почему ты плачешь, Лили?

Я смутилась из-за того, что плакала. В этом месяце я много плакала. Вероятно, больше, чем в любой другой месяц моей жизни. Возможно, это было всего лишь действие гормонов в организме девочки-подростка, смешанное со стрессом от того, как мой отец обращался с моей матерью, а потом и с необходимостью попрощаться с Атласом.

Я схватила рубашку с пола и вытерла глаза. Потом мы уселись на кровать. Атлас прижал меня к своей груди и откинулся на спинку кровати.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Сегодня день твоего рождения, – ответил он. – И ты все еще самый дорогой для меня человек. И я по тебе скучал.

Было не позднее десяти часов, когда Атлас появился, но мы столько говорили, что помню, как я снова взглянула на часы уже после полуночи. Не могу вспомнить, о чем мы говорили, но помню, что я чувствовала. Атлас казался таким счастливым, в его глазах появился свет, которого я в них раньше не видела. Как будто он наконец нашел свой дом.

Атлас сказал, что хотел поговорить со мной кое о чем, и его голос стал серьезным. Он усадил меня к себе на колени так, чтобы я смотрела ему в глаза, пока он будет говорить. Я подумала, что, возможно, он собирается мне сказать, что у него появилась подружка или что он раньше уходит в армию. Но то, что он сказал, шокировало меня.

Он сказал, что когда он пришел в тот старый дом, он сделал это не потому, что ему негде было жить.

Он пришел туда, чтобы убить себя.

Я зажала руками рот, потому что я понятия не имела, что у него все было настолько плохо. Настолько плохо, что он больше не хотел жить.

– Надеюсь, ты никогда не узнаешь, каково это, чувствовать себя до такой степени одиноким, Лили, – сказал – Атлас.

В ту первую ночь, когда он был в том доме, он сидел на полу в гостиной с лезвием бритвы у запястья. Он уже собирался воспользоваться им, когда в моей спальне зажегся свет.

– Ты стояла там, как ангел, освещенная сзади райским светом, – продолжал Атлас. – Я не мог оторвать от тебя глаз.

Он смотрел, как я какое-то время ходила по комнате, а потом легла в постель и начала писать в своем дневнике. И он отложил бритву. Прошел целый месяц с того момента, когда он испытывал хоть какие-то чувства, но пока он смотрел на меня, чувства вернулись. Не все, но их было достаточно, чтобы снова не впасть в оцепенение и не покончить с собой в тот вечер.

Спустя день или два я принесла ему еду и оставила на заднем крыльце. Полагаю, Эллен, ты уже знаешь остальную часть истории.

– Ты спасла мне жизнь, Лили, – сказал Атлас. – И ты считала, что это в порядке вещей.

Он нагнулся и поцеловал то место между плечом и шеей, которое он целовал всегда. Мне понравилось, что он сделал это снова. Мне не слишком нравилось мое тело, но это место у ключицы стало моей любимой его частью.

Атлас взял мои руки в свои и сказал, что уедет в армию раньше, чем собирался, но он не мог уехать, не поблагодарив меня. Он сказал, что подписал контракт на четыре года и что меньше всего на свете ему хотелось, чтобы я была шестнадцатилетней девушкой, не живущей своей жизнью из-за бойфренда, которого она никогда не увидит и от которого не получит известий.

Когда Атлас заговорил снова, в его глазах появились слезы, сделав их совершенно прозрачными. Он сказал:

– Лили, жизнь забавная штука. У нас не так много времени, чтобы жить, поэтому мы должны сделать все, чтобы эти годы были настолько полными, насколько они могут ими быть. Нам не следует тратить время на то, что может случиться когда-нибудь или не случиться никогда.

Я поняла, о чем он говорил. Атлас идет в армию, и он не хотел держать меня на привязи, пока его не будет рядом. Он не рвал со мной, потому что мы не были по-настоящему вместе. Мы просто были двумя людьми, которые помогали друг другу при необходимости, и по пути наши сердца соединились.

Это было тяжело. Меня отпускал человек, который никогда по-настоящему меня не держал. Думаю, все то время, которое мы провели вместе, мы оба знали, что эта история не будет иметь продолжения. Я не совсем понимаю, почему возникло такое чувство, ведь мне было бы легко полюбить его навсегда. Думаю, что, возможно, при нормальных обстоятельствах, если бы мы общались как обычные подростки, и у него была бы обычная жизнь в доме с родителями, мы могли бы стать парой. Мы бы легко сошлись и никогда не сталкивались бы с жизнью, в которой иногда появляется жестокость.

В тот вечер я даже не попыталась переубедить его. Я чувствовала, что между нами такая связь, которую не сможет уничтожить даже адское пламя. Я чувствовала, что он мог бы отслужить в армии, а я могла бы жить как обычный подросток. А потом, в подходящее время, все бы вернулось на свои места.