То, что повседневные и рабочие записи других женщин, подобных Наталье, почти не сохранились, не означает, что сама ее работа была необычной; напротив, то, как Чихачёвы обсуждали роль Натальи в семье, показывает, что такое распределение обязанностей представлялось им естественным. Было бы тяжело создать впечатление естественности такого образа жизни, если бы он не был достаточно распространенным. И Наталья, и Андрей прямо говорили, что сферой ответственности Натальи является управление имением, и столь же очевидным им представлялось, что интеллектуальные занятия, прежде всего ответственность за воспитание детей, были уделом Андрея. Хотя и неясно, в какой мере такое распределение обязанностей удовлетворяло обоих супругов, они не подвергали сомнению его необходимость или эффективность и оба либо имели естественную склонность к своим «департаментам», либо намеренно вели себя, как если бы не могли или не хотели вмешиваться в дела друг друга.

Поначалу Наталья могла заняться управлением хозяйством из простой финансовой необходимости: она вышла замуж за человека, обремененного большими долгами и не имевшего склонности к практической деятельности. И, определенно, в более широком смысле у нее было не так много возможностей выбирать, чем заниматься в жизни. В условиях своей культуры, эпохи, сословия и финансового положения она должна была выйти замуж, рожать детей, покуда была физически к этому способна, и жить в деревенской усадьбе, где наличных денег было немного, а доходы зависели от времени года. Складывается впечатление, что в рамках этих ограничений Наталья поступала в согласии с собственными склонностями или развила эти склонности, чтобы найти способ действовать в собственных интересах либо интересах своей семьи. Определенно, она была далеко не единственной женщиной, оказавшейся в подобных обстоятельствах и в должности хозяйки нашедшей некоторое удовлетворение и сравнительную независимость. Ее удовлетворение собственным трудом, хорошим урожаем или «дарованным Господом» здоровым теленком свидетельствует о том, что она часто радовалась хорошо сделанной работе и исполненному долгу. Значение работы Натальи и ее принятие труда как собственной сферы деятельности не подразумевали того, что все другие женщины делали то же самое, а то, что другие женщины могли делать то же самое. Образ матери и жены как хозяйки не был общим идеалом всех помещиц. Но абсолютное принятие Натальей этой роли и полная тишина там, откуда должны были бы звучать оправдание или критика, показывают, что так могла вести себя любая среднепоместная дворянка. Эта роль считалась такой же женской, как и другие модели поведения, например матери-кормилицы или светской дамы.

То, как Наталья и Андрей участвовали в светской жизни, занимались благотворительностью и проводили свой досуг, определялось по гендерному признаку ничуть не в меньшей степени, чем их основные занятия – управление имениями и воспитание детей. Наталья общалась с друзьями и знакомыми и занималась благотворительностью в той мере и так, как приличествовало ее положению хозяйки обширных владений, но и в том и в другом случае сфера ее деятельности всегда ограничивалась пределами ее имений и владений ее друзей и соседей. Ее знакомство с миром литературы и публицистики было исключительно частным делом: она охотно читала книги, но никогда даже для себя не записывала свои мысли о прочитанном. Часто Наталья продолжала работать даже тогда, когда ее домашние развлекались. Так, в дневнике от октября 1836 года она записала: «Вечером дети танцевали, а я рассматривала прошлогодние записки»[385]. Светская жизнь Андрея, его занятие благотворительностью и досуг, напротив, по большей части протекали именно за пределами имений. Андрей вел переписку со множеством знакомых, значительное число которых знал лишь по журнальным страницам; его благотворительные проекты были чрезвычайно масштабны и публичны, он публиковался в становившейся все оживленнее губернской прессе. Не связанные с рабочими обязанностями занятия Натальи были, как и ее работа в имении, прагматичными, рациональными, серьезными и эмоционально сдержанными. В тех же самых областях Андрей проявлял множество качеств, в XIX веке считавшихся на Западе женственными: он был сентиментален, часто легкомыслен, говорлив, склонен к лени и глубоко эмоционален. Границы «ее» и «его» сфер деятельности определялись далеко не только характером труда и касались всех сторон жизни Чихачёвых.

Если где-то в записях Натальи и ощущается недовольство, то лишь когда она время от времени сетует на свою социальную изоляцию. Она бывала разочарована, когда из‐за погоды или состояния дорог прекращались визиты, и однажды пылко жаловалась на то, что деревенская жизнь скучна: «…а у нас нового ничего нет, ни птичка ни человечик ; не проезжают и не пролетают, живем в самом глухом месте»[386]. Когда Андрей отсутствовал, она признавалась, что скучает по нему: «Анд. Ив. с Алешенькой уехали во Владимир ‹…› и нам теперь скучненько, с нетерпением ожидаем их приезда»[387]. Наталья высоко ценила светскую жизнь и больше, чем ее муж, страдала, когда подчас не могла в ней участвовать. Андрей никогда не жаловался на изоляцию, а, напротив, заполняя страницы восхвалениями сельской жизни, писал, что «дворянство нашей местности ‹…› необыкновенно дружно между собой и ‹…› представляет из себя массу одной домашней семьи без всякой натянутости» и что «неделя прошедшей масленицы была вся разобрана. Как только пробьет 12 часов – лошади готовы. – Едем к одному, завтра к другому ‹…› суббота масленицы ‹…› проведена мною весьма приятно между добрыми нашими соседями»[388]. Андрей больше времени проводил навещая соседей, путешествовал, а не жил в такой изоляции, в какой находилась его жена. Но это различие в значительной степени определялось разницей в восприятии: дневниковые записи ясно показывают, что оба регулярно разъезжали с визитами, подчас посещая больше двух домов за один день[389].

Во время унылой февральской недели в 1835 году Наталья спрашивает своего брата Якова в «почтовых сношениях»: «Как ты себя чувствуешь, милый братец? Хорошо ли спал» – и, не поставив вопросительного знака, жалуется: «…а мне такие страшные сны виделись, что не приведи Господи». Повлияли ли на ее настроение кошмары или это одиночество заставило ее грустить, но дальше она пишет: «Гостей сей час проводили, и что-то скучно». С многословными излияниями нежности, которые были у нее в обычае, Наталья заключает: «…я тебя мысленно, мой милый, целую»[390].