— Мой подзащитный, конечно, гад порядочный…

— Я хотела бы уточнить, — перебила адвоката Левая, — он кто? Гад или порядочный?

— Принимается, — важно кивнула Центральная, — прошу защиту быть точнее в формулировках.

— Хорошо, насчет порядочного я погорячилась. Гад он. А ежели кому захочется его оправдать — не советую. Лично морду набью…

Речь защитника утонула в бурных аплодисментах. В овациях не принимали участие лишь подсудимый и Баба Яга. У одного руки были связаны, у другой заняты вязанием.

— Положись на меня, — громогласно прошептала Центральная на ухо адвокату. — Все будет в ажуре. Но приличия, сама понимаешь, блюсти надо. И, перейдя на нормальную речь, добавила: — Попрошу защиту привести аргументы в защиту подсудимого.

— Нету у меня аргументов.

— Ну тогда факты какие-нибудь, улики…

— Нет у меня ни фактов, ни улик! — отрезала Правая. — Да какие вам еще улики нужны? Вы на его харю раскормленную посмотрите… как двинула б щас…

Из-за камня высунулись не менее мрачные, чем у адвоката, физиономии Чебурашки и Гены.

— Отвали, это наша добыча! Вот катану доточим… — Чебурашка потряс висящим плетью мечом.

— А у меня есть! И аргументы, и факты, — прорычала Левая. — А главное, улика. Вот она!!! — Прокурор ткнула мордой в перевернутое ведро и ахнула: Кто яйцо спер?!!

— Ой! — заволновалась Правая. — А доказательства где?

Из-за камня выполз Чебурашка, волоча за собой катану и Гену, пытающегося удержать друга, схватившись за другой конец меча.

— Есть у нас доказательства, — сердито сказал он, потрясая золотым яйцом.

— Ты? — поразилась Левая. — Правая рука папы посада Василисы Прекрасной? Зачем?!!

— Для сохранности, — шмыгнул носом Чебурашка. — Во избежание…

Чебурашка развернулся и вновь скрылся за камнем, таща за собой катану с Геной на прицепе. Оттуда опять послышались характерные звуки:

«Вжик… вжик… вжик…»

— Вообще-то эта улика косвенная! — вновь подала голос Яга. — Насколько мне известно, Соловей ее и пальцем не касался. Следовательно, улика косвенная.

— А это уж как суд решит, прямая она или косвенная, — огрызнулась Правая.

— Кончай базар! — свернула дебаты Центральная. — Суд удаляется на совещание.

Дохлебав у кого что осталось в ведрах, головы качнулись к хвосту решать участь Соловья-разбойника. Вслед им неслись рекомендации «зала».

— Через сожжение, слышь, Горыныч? Через сожжение! — Кастрюлька с Саламандрой раскалилась добела.

— Не слушай ее! Все надо по-русски делать! Чик — и голова с плеч! - несся из-за камня нестройный хор голосов.

— Неправда ваша! — кукарекал воевода. — По-нашему, так каменьями его побить… ну разве что еще зенки поганые выклевать!

— На фиг надо! — отмела рекомендации Левая. — Сожрем, и все дела.

— Угу, — согласилась Правая.

— Делим на троих, — вынесла свой вердикт Центральная.

В данном вопросе суд проявил редкое единодушие.

— Встать, суд идет! — проревела Центральная.

Из-за камня появились домовые с извивающейся катаной. Похоже, меч начал трезветь и уже лопотал что-то насчет самурайской чести, потери лица и даже попытался сделать себе харакири, вырвавшись из рук Гены. Попытка была неудачной, так как острее после заточки он почему-то не стал. Чебурашка, настроенный на редкость агрессивно, поймал второй конец и опоясался кладенцом, завязав концы бантиком на талии. Все, кто не стоял, встали. Илья, решив, что пора вмешаться, тоже не поленился подняться со своего смертного одра.

— Огласите приговор, пожалуйста, — любезно попросила Правая Центральную. Центральная откашлялась:

— Тщательно рассмотрев дело, взвесив все «за» и «против», суд приговорил Соловья-разбойника к смертной казни путем расчленения на три равные части с последующим съедением. — Центральная облизнулась. Освободить подсудимому рот. Пусть говорит последнее слово. Мы ж не звери какие… все по совести, по закону…

Глаза Соловья-разбойника, готовые выскочить из орбит, лихорадочно метались по «залу» в поисках спасения, пока не остановились на капитане.

— Папа!!! Спасай, наших жрут! Я ж свой в доску! По сыску я теперь!

— Апелляцию еще не поздно подать? — полюбопытствовал Илья.

— Ура!!! — дружно завопил «зал». И началось что-то невообразимое. Кто кинулся обнимать и целовать любимого «папу», кто прыгал и орал от восторга. Избушка, напуганная бурными эмоциями и дрожанием земли (Горыныч прыгал выше всех), торопливо спряталась за дубом.

— Папа жил, папа жив, папа будет жить! — скандировали головы.

— Папа — наш рулевой! — Рубаха капитана набухла от пьяных слез умиления домовых.

— Папа — ум, честь и совесть нашего царства! — надрывал свою петушиную глотку Никита Авдеевич с головы Соловья-разбойника, подкрепляя каждое слово ударом крепкого клюва по лбу воеводы разбойного приказа. Как его занесло на патлатую голову коротышки, он от радости и сам не помнил.

— Объявляю амнистию. Возражения есть?

— Нет!!! — Его паства была согласна на все.

Илья поднял «орудие преступления» и обомлел. Видел он чудеса ювелирной техники, но такого… Ажурная конструкция золотого яйца поражала воображение. В узлах соединений золотых волокон сверкали крошечные бриллианты. Внутри, глубже, просвечивал второй слой, пересыпанный изумрудами. Дальше шел третий, уже едва различимый, поблескивающий голубыми самоцветами. И всю эту конструкцию пронизывала тонкая стальная игла, увенчанная на конце кроваво-красной капелькой рубина.

— Фаберже бы от зависти удавился, — прошептал потрясенный Илья, бережно пряча смерть Кощея в карман штанов.

— Папа, позволь за твое здоровье… — Головы мирового судьи тыркались в ведра в поисках хмельного, но тщетно. Тара была пуста.

— Нам же в посад надо, — засуетилась вдруг Центральная, — солнце вот-вот сядет.

— В посад!!! — воодушевленно заголосила поляна.

Подготовка к обратной дороге много времени не заняла. Избушке строго-настрого приказали держать дверь на засове до утра, дабы Мурзик не сбежал, и «папино воинство» гурьбой полезло на Горыныча. Яга предпочла лететь в своей ступе, усадив рядом Гену.

— Кормчим будешь, — распорядилась ведьма, подавая ему метлу.

— И ты с нами? — обрадовался Илья.

— Мой долг быть рядом со смертью Кощея, — невозмутимо пояснила ведьма. — А долг для меня превыше всего.

Ступа взмыла в воздух и понеслась в сторону посада. Следом устремился Горыныч, унося на спине горланящую во всю глотку компанию:

В заповедных и дремучих старых Муромских лесах