Я обедал вместе с ним. Как и большинство деревенских жителей, господин Хаугего садился за стол рано, а затем к нему пришел управляющий и стал жаловаться на несговорчивого арендатора одной из дальних ферм. День выдался погожим, и, решив им не мешать, я вышел на свежий воздух.

Опираясь на трость, я медленно брел по саду. Некоторое время я наблюдал за попытками садовника выкорчевать лабиринт — кусты оказались удивительно стойкими. Садовник что-то сказал мне, но из-за причудливого выговора с таким же успехом он мог беседовать со мной на греческом.

Я продолжил путь, стараясь идти побыстрее: холодный ветер не давал стоять на месте. На дальнем берегу озера плотной темно-зеленой стеной высился Бейнемский лес. Из чащи поднималась тонкая струйка дыма. Ночью в субботу в моем сне образы леса и матушки Граймс переплелись с райским садом и первородным грехом.

Я по мостику перешел через ручей, впадавший в озеро, и направился к лесу. Там меня окутала тишина. Я уже начал уставать, однако заставил себя продолжить путь. Дверь домика на поляне была закрыта. Я приблизился к ручью. На кустах ничего не сушилось.

След я видел около поленницы. Он тоже исчез, и на его месте лежало полено.

Я повернулся, собираясь уйти незамеченным. Но меньше чем в шести футах от меня стояла матушка Граймс. Старуха не сводила с меня глаз.

От неожиданности я резко отпрянул, споткнулся о полено и чуть не упал.

— Что ж, значит, вам лучше и скоро вы покинете дом господина Хаугего, — произнесла она.

От ее взгляда мне стало не по себе. Чтобы скрыть замешательство, я достал из кошелька три пенни и протянул монеты хозяйке. Грязная рука вынырнула из-под плаща, будто ночной зверек, которого близость добычи заставила покинуть укрытие посреди дня. Пальцы старухи легонько коснулись моей ладони — казалось, будто ее задело птичье крыло. Потом рука скрылась. Но пенни так и остались лежать у меня на ладони.

— Возвращайтесь туда, откуда приехали, молодой господин, — произнесла она тихо, но угрожающе. — Здесь вам делать нечего. Еще раз сюда сунетесь — пропадете.

Некоторое время я смотрел ей в глаза, а когда отвел взгляд, уже не сомневался, что отравила меня именно она. Скорее всего, в этот раз старуха не желала мне смерти: матушка Граймс просто хотела на несколько дней уложить меня в постель. Если хозяин рубашки и в самом деле прятался у нее, он давно уже покинул Колдридж.

Облизнув губы, я с трудом выговорил:

— Я ищу одного человека, госпожа.

— Знаю. Вы зря тратите время.

— Почему? Его… или ее… здесь не было?

— Вы тратите время, потому что вам бы следовало искать Иисуса в своем сердце.

— Да, но сейчас…

Смех матушки Граймс звучал прерывисто, резко и походил на змеиное шипение.

— А что касается предмета ваших поисков, вы найдете его — или их — там, где меньше всего ожидаете, и произойдет это само собой.

Старуха ушла в домик и заперла дверь на засов.

Я замер. На поляне царила тишина, будто и лес вокруг, и все его обитатели затаили дыхание, выжидая.

Я наклонился и выложил три пенни в ряд на пороге. Монеты сверкали в тусклом свете осеннего солнца.

Глава 26

Я медленно ехал на лошади, прокладывая себе путь через шумный многолюдный Стрэнд к Чаринг-Кросс и беспорядочно раскинувшемуся за ним Уайтхоллу. Мышцы моих ног невыносимо болели от напряжения. Серое небо, затянутое дымом из сотен труб, нависало над кирпичными строениями дворца. Деревья парка с западной стороны понемногу теряли листву.

Стражники у ворот запомнили мое лицо и уже не проверяли списки каждый раз, когда я проходил мимо. Расставшись друг с другом в конюшне Скотленд-Ярда, мы с моим конем оба испытали облегчение.

Я не осмелился отправиться на поиски господина Чиффинча. Вместо этого я пошел искать господина Уильямсона. В обоих кабинетах его не оказалось, но наконец я заметил его в Тихой галерее. Мой начальник снова прохаживался по ней в обществе сэра Дензила Кроутона.

При моем приближении Уильямсон жестом велел следовать за ним на расстоянии. Беседуя, они с сэром Дензилом еще раз прошли через всю галерею. В ее дальнем конце сэр Дензил не спеша направился в покои герцога Йоркского. Только тогда Уильямсон подозвал меня.

— Возвращаться вы явно не спешили, — заметил он.

— Простите, сэр. Я заболел. Но я предупреждал, что задержусь. Вы не получали моего письма?

— Нет. Впрочем, не важно. Вы отыскали девушку? Сэр Дензил только что о ней говорил.

— Нет, ни следа не нашел.

Уильямсон огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости:

— А другого человека?

Я покачал головой.

— Господин Чиффинч велел передать, что желает вас видеть, — сообщил Уильямсон. — Сейчас узнаю, свободен ли он.

Он направился к двум стражникам у двери, ведущей в покои короля. Уильямсон что-то сказал одному из них, а тот позвал третьего солдата. Они принялись о чем-то шептаться, поглядывая в мою сторону.

Уильямсон снова зашагал ко мне:

— Ждите здесь. За вами придут, но наберитесь терпения. — Начальник оглядел меня с ног до головы. — Когда в следующий раз явитесь ко мне сюда, потрудитесь одеться приличнее. Ваш вид отражается на нашей репутации.

Сорвав на мне зло, Уильямсон удалился. Я подготовился к долгому ожиданию. Но всего десять минут спустя ко мне подошел слуга и велел следовать за ним. Мы вышли из Тихой галереи, спустились по лестнице и оказались возле двери в северо-восточном углу Собственного сада. Ее охраняли два стражника, один из них открыл перед нами дверь, но в остальном оба вели себя так, будто даже не заметили нас.

Я брел за своим провожатым по выложенному каменными плитами коридору, затем поднялся по лестнице и вошел в галерею с видом на холодный сырой двор. Мы ждали, пока стражник жестом не разрешил нам продолжить путь. Мы спустились по другой лестнице и прошли через комнату, в которой четыре солдата сидели у огня и играли в кости, а еще двое охраняли очередную дверь. При виде нас оба отошли, давая нам дорогу. И снова у меня возникло ощущение, будто мы со слугой невидимки.

Наконец мы оказались в квадратной передней. Здесь было бы темно, если бы не многочисленные свечи и высокое окно. Вверх поднималась богато украшенная резьбой лестница — вделанные в стену ступени,