тысячами отборных воинов резвиться Марат Карамурзин, а Брехт с союзным войском в три – три с половиной тысячи человек наступает с севера. Так что если курды не решатся принять бой, то им отступить можно будет только на юго-запад в Казвин. И на здоровье, пусть заразят там всех холерой или дизентерией. Всё же холерой, должно быть. По краям дороги уже начали встречаться могилы. Ещё и это задерживало курдскую конницу.

А вот Брехту задерживаться было нельзя. Начала ощущаться проблема с водой. Горных рек стекающих к морю почти не было, да и брать из них воду страшно. Мутная, глина жидкая, а не вода, и к тому же где гарантия, что курды у реки трупы не закопали. Нет, медлить нельзя, нужно как можно быстрее попасть в Решт и порт Анзали.

Глава 20

Событие пятьдесят шестое

Ча́ча (груз. ჭაჭა) – грузинский крепкий спиртной напиток, относящийся к классу бренди из отжимки. Это спиртной напиток, получающийся из мезги (твёрдой фракции отжимки винограда) после брожения и перегонки.

Ветер нёс с гор запах пробуждающейся земли. Таяли снега, сбегая маленькими ручейками вниз, они объединялись в большие ручьи, потом в маленькие речки, а потом и в настоящие реки мутными пенными потоками устремлявшиеся к морю. От Тифлиса далеко до моря. И Куре нужно ещё долго бежать по ущельям, а потом по равнине, прежде чем её воды сольются с Каспием.

Мечтой генерал-лейтенанта Цицианова было покорить все соседние ханства и получить выход к Каспию. Все земли вокруг Куры присоединить к Российской империи. Всего пять лет назад его мечта почти осуществилась. Валериан зубов взял Баку и оставил там военным губернатором Павла Дмитриевича. Но идиот Павел, придя к власти в этот же год, после смерти матушки Екатерины, сделал всё, чтобы навредить уже мёртвой великой императрице. Он всех её генералов отправил в ссылку, а завоёванный уже Восточный и южный Кавказ отдал их бывшим хозяевам – ханам. Этим предателям и шакалам принёсшим клятву верности России и тут же переметнувшись назад к шаху.

От Александра Цицианов пока получил только указ о включение Картли и Кахетии в состав империи, и указание навести в Тифлисе порядок. Чем Павел Дмитриевич со всей своей бескомпромиссностью и занялся. Соседние ханы пытались вести с ним какие-то переговоры, но тогда было не до них, Да и вообще, о чем орлам с мухами переговариваться, а потом настала зима, а зимой на Кавказе тяжело переговоры вести, долины оказываются отрезаны друг от друга. Да и не до переговоров стало, в Тифлисе свирепствовала чума, погибла почти треть населения столицы, и чтобы остановить эту болезнь пришлось вводить жесточайший карантин в городе и даже закрыть его кордонами от всех желающих въехать или выехать. Павел Дмитриевич справился с чёрной смертью и даже сам умудрился не заразиться и выжить. Возможно из-за того что пил только слабое чуть разбавленное кипятком вино.

После удачной отправки царицы Мариам в Москву и пусть менее удачной отправки в Петербург предыдущей царицы Дареджа́н или Дарьи Георгиевны, которая тоже пыталась посадить на трон своего сына царевича Давида, ситуация в новой провинции России почти успокоилась. Чуть покрикивали что-то из-за угла аварцы, но кто их слушал.

Сейчас генерал Цицианов сидел в небольшом доме, что снимал генерал Лазарев и пытался согреться. С утра зарядил мелкий дождь и, начавшаяся уже было совсем весна, превратилась в холодную бесконечную зиму. В такой день хотелось сидеть у стола, прикрыв ноги медвежьей полостью, и заниматься накопившимися бумагами, прихлёбывая подогретое вино, но не получалось. Пришло с гонцом письмо необычное.

Генерал прочёл его и понял, что не удастся в ближайшее время с бумагами разобраться. Вот, у него в руках бумага, которой надо заняться и до остальных теперь и неизвестно, когда руки дойдут. Он хотел было вызвать во дворец, где занимал небольшую комнатку, бывшего Главнокомандующего в Грузии генерал-лейтенанта Кноринга, но передумал. Знать, да и вообще народ Картли-Кахетинского царства крайне отрицательно относились и к манифесту Александра, да и к самому Кнорингу. Грузинское дворянство долго официально не хотело признавать Манифест Александра I, ибо по нему грузинская царская династия фактически полностью теряла свою самостоятельность в Грузии. 12 апреля прошлого года Кнорринг собрал всех знатнейших его представителей в Сионском соборе Тифлиса и все-таки добился от них принесения присяги российскому престолу. Принести-то принесли, но злобу затаили. А письмо это требовало принять кое-какие меры, которые дворянства коснутся, и потому желательно пока держать Карла Фёдоровича подальше. Поручено ему войсками Александром заниматься, вот пусть и занимается.

Однако посоветоваться с кем-либо хотелось, и Цицианов выбрал генерала Лазарева. Умнейший и храбрейший человек. Павел Дмитриевич отправил генерал-майору записку, что сразу после заутрени в соборе посетит его на дому. Нужно переговорить.

Иван Петрович, зная любовь нового Главнокомандующего к местным винам, приказал накрыть на стол и поставить кувшин с вином, но Цицианов, отпив, поморщился, вино было холодным и кислым, а хотелось после улицы с её пронизывающим ветром и моросью согреться.

– Чача есть? – Павел Дмитриевич мотнул головой на кувшин с вином.

– Пошлю сейчас, – Лазарев встал и лёгкой походкой вышел в соседнюю комнату, где зазвенело серебро и послышался басок его слуги Прохора, отставного солдата, чуть прихрамывающего бородача, оставшегося на Кавказе после выслуги срока и прилепившегося к Ивану Петровичу.

Пока Прохор не принёс кувшин, с шибающим в нос, крепким вином, разговаривали ни о чём. О погоде и чуме отступившей, наконец. Иван Петрович сам наполнил кружки керамические чачей и, морщась, отхлебнул первым.

– За здоровье, Государя, – чокнулся с ним Цицианов, глотнул вонючее пойло из кружки и прикрыл глаза. Крепкая. Прямо чувствовалось, как чача прошла по горлу и стала согревать желудок, как и кровь потихоньку нагревается и начинает отпускать ломота в замёрзших ногах. Старость. К непогоде вечно колени ломит. Сейчас, как раз самая непогода.

– Что-то случилось, Павел Дмитриевич? – Лазарев поставил почти полную кружку назад на стол, и решил чуть подвинуть кресло деревянное поближе к столу, но то зацепилось за брошенный на пол ковёр, и рука Ивана Петровича сорвалась и опрокинула кружку с чачей на пол, та разбилась и лужица стала растекаться, грозя испачкать красивый иранский ковёр – Прохор!

Цицианов махнул рукой на этот кавардак и сам, налив себе ещё половину кружки, в два больших глотка опорожнил её.

– Случилось, – дождавшись пока Прохор с тряпкой скроется за занавеской, кивнул головой генерал-лейтенант и достал из ташки, с которой не расставался то самое письмо, которое его сюда и