Влада тогда до глубины души поразили эти его слова, зацепив всерьез, засев в сознании гвоздем.

– А у нас что, ненастоящая жизнь? – даже как-то рассердился на него Гарандин.

– Конечно, – усмехнулся Макс. – Посмотри вокруг, – он обвел рукой пустой зал, – в настоящей жизни кто-то будет сидеть в ресторане, полностью снятом для него? Нашей жизнью живут несколько сотен человек, ну пусть пара-тройка тысяч, а людей семь миллиардов. Что нормального и естественного в нашей жизни? Мы ведем совсем иную жизнь, чем все человечество. У нас свободы меньше, чем у любого среднестатистического человека. Зато дорого-богато. Как говорит моя матушка, позолочено-мраморно-брильянтово. Ну и счастья от этого? – Он сделал еле уловимый жест рукой, на который правильно отреагировал официант, наполнив бокал Макса вином, отпил задумчиво, не предлагая Владу присоединиться, поставил бокал и закончил свое признание: – Полину я отпустил, но помнить буду. И, наверное, больше, чем просто помнить. Помогать буду издали, чтобы не знала.

Гарандин тогда загрузился этим разговором всерьез.

И так-то его последнее время тяготило что-то непонятное, не давая покоя, лишая даже простой радости, а тут как по голове кто тюкнул – нет у них настоящей жизни. Вскорости отпустило и забылось за чередой бесконечных дел, перелетов, переговоров и новых планов-идей.

И вспомнилось через пару месяцев, когда у Макса, который был старше Влада ровно на два месяца, подошел юбилей – сорок лет. И взбрело тому в голову с купеческим размахом отметить сию выдающуюся дату, а у Влада на это предложение друга завопила его интуиция – никак нельзя этого делать.

– Да ну, Влад, – отмахивался на все его предупреждения Макс, – фигня все это, будто отмечать сорокез – плохая примета. Если бы мы с тобой верили в приметы, трудились бы сейчас на государевой службе за тысчонку-другую евриков в месяц в лучшем случае.

– Я не о приметах, а о чуйке своей, – настаивал Влад, – без которой мы тоже, согласись, не юбилей бы сейчас обсуждали, а уже давно на Троекуровском отдыхали.

Но Варгин не уговорился, как ни старался Влад, беспечно отмахиваясь, уже загоревшись какой-то своей идеей и обещая сюрприз. И Гарандин позволил себя уговорить, сдался, подумав: да и ладно, с тем уровнем безопасности, что у них обоих имеется, какие могут произойти неприятности, разве что в бизнесе в их отсутствие. Да и отсутствие весьма условное при современных системах связи и коммуникации.

Только когда Гарандин, уставший и злой после долгого перелета и езды на машине, поднялся на яхту Макса, пришвартованную в марине порта Омана, тот с заговорщицким, довольным видом сообщил ему конечный путь их вояжа – мавританский остров Родригес.

– Да на фига так сложно? Вот на кой тебе дался этот Родригес? – ворчал недовольно Гарандин. – Хрен знает сколько пилить, да еще и в Индийский океан.

– Не бурчи, Гаранд, – смеялся Макс. – Говорю же: будет сюрприз. Классно отдохнем! Это не в Средиземноморской луже плескаться.

А Влад ворчал, не мог никак унять свое недовольство и маялся: все ему было не в кайф, никакой сюрприз ни за каким хреном не сдался, и чуйка беспокойная просто измучила, но и портить другу день рождения и интригу тоже не хотелось, к тому же собралась хорошая компания, и барышень на яхту пригласили одна краше другой, и умненькие все, как на подбор, в общем… да что говорить. Ладно.

Как отплыли, мужики уединились и долго обсуждали дела свои насущные, решали важные проблемы весь день, появившись на палубе лишь к вечеру. Гарандин вроде отпустил себя, расслабился, выпил вина, ненапряжно пообщался с гостями, понаблюдал с ленцой за танцами на верхней палубе, присмотрелся к девочкам, выбрал одну, с которой и ушел в свои апартаменты, на минуточку, именные, ничем не уступавшие хозяину яхты.

И вроде скинул напряжение, и хороший секс его расслабил, а заснуть никак не мог. Маялся, маялся и вышел ночью на малую палубу на верхнем этаже, закрытую для всех, кроме них с Максом и капитана с помощниками, и застал там неспящего Варгина.

– А ты чего? – спросил он Макса.

– Да хрен чего, не знаю, – отозвался тот.

Сел рядом. Помолчали. Смотрели на бездонное звездное небо и зыбкую океанскую гладь.

– Что-то со мной не так, Макс. Ничего не радует, вообще ничего, – признался Влад тихим голосом, не тревожа высокого величия ночной красоты. – Все не то, не могу ни в чем найти, обрести наполненности, что ли. Словно потерял способность чувствовать. Ничего не вызывает сильных эмоций, радости нет никакой. Такая пустота внутри, словно серое все. А что такое испытывать счастье, я даже и не помню. Забыл.

Снова помолчали.

– Это потому, что все не твое, – сказал ему так же тихо Макс. – Это для меня кайф полный и мое призвание управлять финансовыми потоками, бизнесом, заниматься мировой экономикой и высокой политикой, это моя стихия. Я ею живу и дышу, для меня это родная среда обитания. Ты, Влад, стал охренительным предпринимателем и бизнесменом мирового уровня, но это все не твое. Ты прикладник, в тебе врожденный инженерный талант. Если бы мы не ринулись в бизнес, абсолютно уверен, ты бы стал выдающимся технарем, ученым и наизобретал бы всякого добра и сейчас был бы уже профессором. Потому как в тебе сочетаются нереальная целеустремленность, масштабность мышления и фарт, а такое добро, к чему ни приложи, даст высококлассные результаты.

– И куда это все теперь засунешь и приложишь? – нерадостно усмехнулся Гарандин.

– А ты возьми и приложи, – оживился вдруг Макс неожиданной идеей. – Брось все на хрен и займись тем, что тебя по-настоящему привлекает, в чем ты одарен сверх меры. Реализуй свой талант. Я же давно вижу, как тебя коробит, изматывает, и давно понял почему. – Он посмотрел в темноту на горизонт и продолжил свою мысль: – Мы с тобой поднялись на вершину, и я тебе бесконечно благодарен за это. Без тебя, без твоего таранного устремления вперед я бы никогда не забрался так высоко. – И, снова посмотрев на Влада, поделился сокровенным: – И мне тут охренительно нравится. А тебе нет. И знаешь что, Влад, из всех людей, которые достигли такого уровня, только ты один чокнутый небывалый человек, пожалуй, и сможешь отказаться от всего, что имеешь, и полностью переменить свою жизнь. Найди свой кайф, погрузись в то, к чему стремится твоя натура, твоя личность, в чем проявляется твой талант: в свою инженерию и в своих лошадей.

– Что бросить? – усмехнулся Влад.

– Не знаю, Влад. Сам видишь, как все сейчас жестко. Может, и реформировать бизнес стоит. Сам решай и смотри. – Помолчал и вдруг произнес задумчиво, с каким-то сожалением: – Жизнь, сука, такая быстрая. Мне хотя бы было постоянно здорово, я испытывал настоящий драйв и даже моментами небывалый восторг, а ты все эти годы тащил долг в душе. Сначала перед отцом, потом перед бизнесом, передо мной, перед заводами своими и людьми, работающими на тебя. И вот тащил и тащил, и ни разу не переживал, не ощущал того кайфа, который испытывал я. Так и на хрен тогда все это добро, все офигительное состояние, власть, возможности, если нет ни радости, ни вкуса жизни, ни драйва, а, Влад?