Были эти слова разумны. Уверился Паоло, что отец его, благородного рождения человек, и помыслами обладает благородными: из всех возможных путей выбрал он единственно верный.

И, как было обещано лекарем, мятежный дух обрел покой, неведомая болезнь оставила тело, и спустя несколько дней сумел Паоло встать на ноги…

…гори, ведьма, гори…

Так ей кричали. И толпа гудела, то подавалась вперед, будто желала продавить цепь стражников, добраться до проклятой ведьмы, то отступала в неведомом страхе.

Тео смешалась с толпой. Она задыхалась среди них, душных, потных, преисполненных непонятной ей ярости. Толпа волокла ее следом за собой, стесняя движения, не позволяя дышать, и Тео плакала, хоть и не замечала своих слез. Она не знала, как оказалась на площади, наверное, пробиралась к дому, где надеялась если не мать встретить, то хотя бы узнать о ее судьбе.

Конечно, Тео было стыдно за то, что покинула она дом без спроса, но тоска оказалась сильнее убеждений Клары. Тео всей душой стремилась к встрече с матерью. И этой встрече суждено было состояться.

…гори, ведьма, гори…

Ее привезли на повозке, облаченную в рубище, простоволосую, не способную уклониться от комков гнилья, которое люди швыряли в ведьму. Вслед повозке неслись проклятья и вой.

Кроме мамы, были там еще трое…

…и Тео слушала приговор с ужасом.

Убийство?! Изготовление ядов?!

Ведьмовство?!

Продажа души?!

Сделка с Дьяволом, в которой обвиняемая призналась…

Голос глашатая затирал шум толпы, всем и так ведомы были все подробности. А Тео, глядя издали на маму, сжимала кулаки. Неправда все это! Не проклинала мама Господа и Спасителя, не плевала она на образ Святой Девы! Не переворачивала крест вверх ногами, не приносила в жертву черных петухов. И в кошку не обращалась!

Только кто послушает Тео?

…гори, ведьма, гори…

Их всех возвели на помост, обложили вязанками хвороста, который щедро полили маслом. И занялось пламя легко, с двух концов. Белый дым потянулся в небо… кто-то закричал.

Наверное, это хорошо, что люди подались к самому помосту, желая разглядеть все, что происходило там. Они стали на пути Тео неодолимой стеной, и, сколько бы ни пыталась она протиснуться, это не получалось.

А на помосте кричали… громко.

Долго.

И запах оттуда шел такой, что Тео стошнило…

Она очнулась уже у дома Карлы, обнаружив, что сидит на земле и плачет навзрыд.

– Ну же, деточка, – Карла прижимала ее к своему животу, гладила по голове. – Такое случается… ты жива, она хотела, чтобы ты жила… скоро мы уедем, и никто никогда нас не найдет.

…Тео знала, кого следует винить в произошедшем.

Графа Арриго!

Он желал заполучить кольцо и книгу, избавиться от мамы, которая любила его всем своим сердцем. Предал! И Тео отомстит… если не ему, то брату, который тоже предал их… отрекся… позабыл…

– Забудь о мести, – сказала Карла. – Она ведет в ад.

Пусть бы горел в этом аду проклятый граф! А Тео бы посмотрела… она бы бросала дрова в костер и кричала бы: «Гори, предатель, гори!»

И позже, разглядывая наследство, доставшееся ей от матери – кольцо и книгу, – Тео ощущала в себе странную, доселе неведомую ей силу. Она словно знала, что пройдет время – и ей представится случай отомстить за все.

Надо лишь подождать.

Граф Арриго пребывал в бешенстве, с которым не имел сил справиться. Все – зря! Туфания мертва, но он не получил свободы. Напротив, с каждым днем он все острее испытывал непонятную, несвойственную ему прежде тоску. Он ходил по дому, не находя покоя ни на минуту, и все казалось ему, будто сердце вот-вот остановится. Паоло – вот кто держит его в этом мире.

Ради него Арриго должен жить.

И отыскать проклятое кольцо.

– Ты снова предал. – Он слышит голос, которого нет. И вновь, как и прежде, ловит краем глаза отражение в старом зеркале.

Ветер доносит до него аромат полевых цветов.

– Уйди.

– Ты все испортил. – Вздох, и ледяная ладонь ложится на его шею. – Как ты мог снова все испортить?

– Ты – ведьма…

– А ты – лжец.

Он больше не испытывает страха перед ней. Граф Арриго наливает себе вина, садится в кресло и закрывает глаза.

– Твоя душа горит в аду…

– Ждет твою. Мы снова будем вместе. Разве это не замечательно?

– Почему ты не желаешь отпустить меня?

– А почему ты… – Она гладит его волосы, как делала когда-то – давно, он уже забыл это щемящее ощущение нежности, которое охватывало его от ее прикосновений. – Почему ты не пожелал отпустить меня? Зачем являлся вновь и вновь, зная, что не сумеешь исполнить обещанное?

– Я думал, что люблю…

– А я знаю, что люблю. Даже сейчас.

Ее губы холодны.

– Ты не тронешь сына?

– Только о нем и беспокоишься?

Граф Арриго не ощущает ее дыхания, и чему тут удивляться – как такое возможно, чтобы призрак дышал?

– Ты не спрашиваешь, что стало с твоей дочерью? Она ведь тоже – твоей крови. Но ты отрекся…

– Где кольцо?

– Уже ничего не исправить. Они встретятся. Они всегда будут встречаться, сколько бы лет ни прошло, сколько бы лиг их ни отделяло друг от друга…

– Паоло знает правду.

– И Тео. Только правда у нас, любимый, разная.

На ее руках – ледяной свет луны.

– Это будет тянуться вечность. – Граф Арриго понимает ее мысли.

– И вечность когда-нибудь заканчивается, – утешает она.

Холод, проникающий в грудь, причиняет ему почти невыносимую боль.

– Потерпи, любимый.

Терпит.

Он слышит, как леденеет и останавливается собственное его сердце, как оно с хрустом разламывается пополам, как с легким звоном обрывается нить его жизни. Единственное, о чем сожалеет граф, – он не успел предупредить сына: нельзя связываться с ведьмами.

Серега квартиру покойного ювелира – смерть эта не вызывала ничего, кроме глухого раздражения, – все же обыскал. Впрочем, результат был вполне закономерным: тот, кто убрал ненужного свидетеля, позаботился и об иных источниках информации. Ноут был чист, записная книжка, если таковая и имелась некогда, исчезла, а вот картотека с фамилиями заказчиков и фотографиями изделий осталась цела. Почти цела – отсутствовали карточки за последние три месяца.